А поезд шел все быстрее. Вот он начал огибать большую гору справа, северный склон ее густо зарос молодым лесом, сразу за горой — неширокая в устье падь.
— Это Тарская, — рассказывал лежащий на верхних нарах бородач в рваной гимнастерке. — В прошлом году мы стояли в Антоновке, так сюда коней пригоняли пасти.
— А что это за ямы? Во-он там виднеются…
— Приискатели, наверно, шурфы бьют.
В это время раздался громкий гудок паровоза, и поезд, постепенно сбавляя ход, остановился. Послышались удивленные голоса:
— Чего это они остановились в степи?
— Может, путя разобрали партизаны?
— Едва ли. Они уж и стрельбу открыли бы…
Дорога в этом месте делала небольшой поворот вправо, поэтому Егору, Раздобрееву и всем, кто смотрел в люки с этой стороны, было хорошо видно паровоз с выглядывающим из окна будки машинистом, передние вагоны, из широко распахнутых дверей которых на насыпь, звякая винтовками, выскакивали японцы и белогвардейцы-пехотинцы, на руках выносили станковые пулеметы.
Японцы быстро построились в роту и, оставив один взвод около вагона, отошли вправо. Там они развернулись в цепь и залегли левым флангом к насыпи, словно приготовились к отражению атаки. Рота белогвардейцев также развернулась цепью, залегла левее поезда, в нескольких местах по цепи установили пулеметы.
На насыпи около классного вагона — большая толпа офицеров. По форме и цвету обмундирования узники безошибочно определяли национальность офицеров. Белогвардейцев — по их разношерстно-пестрому обмундированию, малорослых японцев — по желто-песочному цвету одежды, американцев — по зеленовато-серому. Из группы американских офицеров выделялся один, высокого роста, очень полный, в дымчатых очках.
Офицеры о чем-то совещались, курили, высокий американец, отвечая на вопросы своих офицеров, что-то объяснял им, показывая на Тарскую. Видно было по всему, что он являлся старшим по чину начальником. Это был полковник Морроу. Но вот японцы открыли четвертый от паровоза вагон и начали выводить из него на насыпь арестованных. Затем их построили по четыре в ряд, окружив со всех сторон конвоем с винтовками наперевес, повели в сторону от поезда, а японцы, оставшиеся на месте, стали открывать следующий вагон.
Егору хорошо было видно выведенных японцами из второго вагона. Он различал даже их исхудалые, забородатевшие лица, а по одежде и военной выправке определил, что эта группа почти сплошь состоит из казаков. Особое внимание Егора привлекли два казака: высокий, чернобородый, в батарейской, с красным околышем, фуражке, с красными же лампасами на брюках, и второй — очень бледный, черноволосый, без шапки. Несмотря на лето, он был в шинели и в валенках. Его арестовали, как видно, зимой, и не то от истощения, не то от болезни был он настолько слаб, что еле держался на ногах. Один из казаков поддержал его под руку, а когда повели их, батареец подхватил больного товарища и понес на руках, как малого ребенка.