Тут я понимаю, что малявка до сих пор находится в классной комнате. Отклеилась от стены, подобралась на цыпочках и смотрит мне через плечо.
Вот кто виноват.
— Ты еще здесь? — я надеюсь, что выгляжу достаточно раздраженной, чтобы ее тут же ветром сдуло. Клара как-то говорила, что у меня глаза злые, змеиные.
Девчонка пятится.
— Да я, я только…
— Я же говорила, что мне нужно заниматься! И хочу, чтобы мне не мешали, понятно?
— Понятно, только… — лепечет малявка.
Мое рабочее настроение совершенно испорчено. День заканчивается, но я так толком ничего и не сделала. Еще и это недоразумение с растрепанной головой. Неудивительно, что остальные выбрали мишенью именно ее.
— Хорошо, — демонстративно закрываю книги и папку с вырезками. — Можешь оставаться здесь, а я ухожу.
Я уже закрываю дверь, когда до меня доносится ее бормотание:
— …только хотела сказать спасибо.
***
Двери в дортуары не принято запирать. Наставницы должны в любое время иметь возможность проверить, на месте ли мы. До нынешнего года они не слишком часто пользовались этим правилом, но теперь зачастили. Но я плевала на это и, как только оказываюсь в своей комнате, подпираю дверь стулом. Пока никто не сказал мне ни слова. Может, жалеют.
Сегодня я поступаю ровно так же: упираю стул задними ножками в пол, спинку подсовываю под ручку двери. Теперь ее можно только тараном выбить.
Полупустая комната сжимается вокруг меня. Со второй кровати убрали все вещи, даже матрас, и теперь она щерится голой панцирной сеткой. Время от времени я порываюсь ее чем-нибудь застелить, но лишние тени здесь ни к чему, и без них тошно. Весь последний месяц меня не оставляет мысль, что наша комната с бледно-голубыми стенами стала похожа на больничную палату. Одну пациентку уже выписали, скоро мой черед.
Пока не прозвонили отбой, пытаюсь учить на завтра немецкий и решаю задачи по геометрии. За окном темнеет, и клен настойчиво скребется облетелыми ветками в стекло.
Едва прозвонили третий звонок на отбой — наставницы дергают за шнурок в учительской, а колокольчики звенят в каждой спальне, — я гашу свет и забираюсь в кровать. Остается только гадать: усну я сегодня или нет? Во всем здании с тихим гулом гаснет электричество.
Я замираю, замедляя дыхание, уже привычно вцепившись ногтями в простыню, и начинаю погружаться в дрему.
События прошедшего дня мелькают перед глазами как черно-белые кадры синема, только без бойкого аккомпанемента тапера. Утро — шабаш наблюдает за мной; уроки в тягостном молчании — кто-то написал записку, а я не стала читать; пустой класс и клены в окнах — маленькая пария с ее ненужным «спасибо».