— Чтоб ты сдохла!
Данка сжимается в комочек и плачет. К ней бросаются Мария и Клара.
— Ты как? Дануся, твое лицо! — лепечут они наперебой.
— Пустите!
— Магдалена, я рекомендую вам немедленно успокоиться!
Мужской голос отрезвляет меня быстрее ведра холодной воды. Меня охватывает оцепенение, а затем силы, которыми горел каждый мускул, оставляют тело, выветриваясь паром с кожи. Так уголек, остывая, покрывается серой золой.
Пан Лозинский осторожно ставит меня на землю и тут же устремляется к скулящей Дане. Она размазывает кровь и грязь по зареванному лицу, девочки гладят ее по слипшимся волосам и сгорбленной спине. От пансиона к нам быстро приближается небольшая процессия. Видимо, доктор опередил их. Замечаю директрису, нашу наставницу Душечку и нескольких пансионерок. И малявку, которую днем оттаскала за ухо.
Пани Ковальская бежит, высоко приподняв строгую юбку и стараясь не запачкать туфли. В другой раз я бы посмеялась. Но у нее такое лицо, что мне не до смеха.
Что же я натворила?! Я напала на одноклассницу, избила ее! Теперь меня вышвырнут вон, и я не получу ни сертификат, ни рекомендательных писем! Меня отправят домой, к матери! Меня никогда не примут в университет!!
Так бывает на границе сна и яви — из-под ног будто уходит ступенька, и все тело содрогается в фантомном падении. Кошмар закончится сейчас. Я проснусь в холодной отсыревшей постели и увижу над собой оскал полуночницы с лицом Каси. Она пришла, чтобы замучить меня до смерти.
— Вставайте, Магдалена! Я устала от ваших диких выходок, — вскрикивает пани Ковальская. — Немедленно поднимайтесь! Ваши родители узнают обо всем! Я позвоню им сегодня же!
— У меня больше нет родителей, — отвечаю я, но никто не слушает.
— Эту в лазарет, а буйную изолировать! — громко распоряжается директриса. — Я не потерплю такого бесстыжего поведения! Сцепились, как торговки! Позор! Вы обе будете сурово наказаны, вплоть до исключения!
Необратимость сделанного камнем давит на сердце. Мне уже наплевать, что со мной станут делать, кому звонить и как наказывать. Я не справилась. Вступила в чужую игру и проигралась в прах. Кто-то кладет мне руку на плечо и направляет мои шаги.
Вокруг совсем темно. Я и не заметила, как сгустился мрак. Только пряжки на туфлях мелькают перед глазами — левая, правая, левая, правая. Потеряла калоши, дура. Вот кончилась земля, вот ступени, терраса, паркет елочкой. Меня ведут вниз, прямо в грязной обуви и пальто без пуговиц, отпирают передо мной дверь и без церемоний вталкивают в ее зев. Навесной замок щелкает за спиной и со стуком ударяется о дверь, и мне все же удается покинуть этот кошмар.