Ропот художников, слышавшийся за спиной, давил на меня буквально физически. Я чувствовала, что на моих плечах сидит не только моя семья, но еще и художники. Даже когда я спала, тяжесть давила на меня, и я мучилась кошмарами. Для того чтобы получить свою зарплату, я не могла сократить их еженедельные выплаты. Дрожа от страха, боясь потерять священный и неприкосновенный источник денег на существование, я морально готовилась встать перед художниками на колени.
Но, к моему удивлению, не прошло и недели, как я начала говорить. Тогда же исчезло стеснение, а с его исчезновением я стала говорить так же свободно, как продавец Ли, хоть и на ломаном, но английском. Это было похоже на шаг отчаяния. Художники, увидев это, облегченно вздохнули и тихо радовались за моей спиной. Как только я заговорила по-английски, я тут же стала различать лица американских солдат. До этого все они были на одно лицо. Конечно, глупо было думать, что они заглядывали, интересуясь, как работают художники, и рассматривали портреты, выставленные на витрине. Офицеры и вовсе были настолько равнодушны к портретам, насколько любили соревноваться в стрельбе на меткость. Даже если они и заглядывали к нам, то только чтобы посмеяться и поиздеваться, у них не было ни малейшего желания что-то купить. Предложить им нарисовать портрет было равносильно желанию заполучить омерзительного постоянного покупателя, который, пожимая плечами, показывал бы пустые ладони, презрительно скривив рот. Офицеры, демонстрирующие превосходство белой расы, никогда не заказывали портреты. Сама я старалась не связываться с американскими военными, которые выглядели как люди, имеющие высшее образование. А еще мы не рисовали негров или темнокожих солдат, объясняя им, что их портреты плохо получаются, но, несмотря на это, могли легко стать объектом их насмешки, оскорбления или скабрезной шутки или увидеть неприличный жест в свой адрес. К счастью, среди рядовых было много белых солдат, выглядевших почти мальчишками, у которых еще осталось детское любопытство. Вот таких рядовых еще можно было попробовать завлечь в магазин.
Когда я, кокетливо улыбаясь, обращалась к кому-нибудь из них со словами: «О, ты у нас действительно красавчик. Конечно, у тебя есть гёрл-фрэнд, верно? Интересно, насколько красива гёрл-фрэнд у такого парня, как ты? Ты не расскажешь мне о ней? Есть фотка? Покажешь? Даже если ты женат, можно ведь заменить жену на гёрл-фрэнд», то в большинстве случаев они вытаскивали паспорт и показывали фотографию подружки или жены. Обычно паспорт был похож на фотоальбом. Стоило раскрыть его, как из него, словно широкая ширма, состоящая как минимум из двадцати створок, выпадали фотографии подружки, родителей, братьев, сестер, племянников. Если паспорт показывался на свет божий, это означало, что дело в шляпе: заказ будет. Я уже знала, что, сколько бы семейных фотографий я ни увидела, паспорт доставался, чтобы проиллюстрировать эмоциональный рассказ о своей подружке или жене.