Акхакалы, не догадываясь, куда Шакман клонит, принялись успокаивать его:
— Не-ет, не придет он в наши места!
— Да и придет, так что поделаешь. От судьбы не уйти.
— Кто знает, может, и к лучшему будет, коль придет.
— Все в руках божьих — и судьба наша, и мы сами…
— А с чего ты, Шакман-турэ, об этом заговорил?
Шакман опять обвел акхакалов взглядом, на миг задерживаясь на каждом, и кивнул на сына:
— Спросите вот у вашего молодого турэ — объяснит. Он самому царю Ивану руку пожимал, хоть с виду и прост…
Хотел Шакман этим кольнуть, унизить сына или, напротив, возвысить — акхакалы не поняли. Выждав немного, он велел Шагалию:
— Ну, показывай, что это за бумага!
Акхакалы в некотором недоумении поглядывали то на отца, то на сына. Шагали медлил.
— Может, потерпим немного, отец? — сказал он. — Не тот сегодня день. Оставим на другой раз. Выберем день повеселей и свершим это дело не торопясь…
— Где он?
— Кто?
— Талисман твой. Бумага, говорю, твоя загадочная где?
— В надежном месте, отец. Ты не беспокойся.
— Давай, выкладывай!
Шагали улыбнулся, но все заметили, что улыбка у него какая-то нарочитая. Он обернулся к две ри и властно — точь в точь отец! — крикнул:
— Эй, кто там есть! Войди-ка!
И с той же, отцовской, властностью в голосе приказал вбежавшему слуге:
— Слетай за муллой. Пусть сейчас же придет.
Слуга обернулся быстро.
— Нет его в юрте. И в становище нет.
— Куда делся?
— Куда-то, говорят, в другое племя уехал.
Шагалию не хотелось знакомить акхакалов, в особенности отца с важной бумагой при таких вот нескладных обстоятельствах. С хранимым в запазушном кармане царским письмом он осторожно ознакомил кое-кого на стороне, а сделать это в своем племени не спешил. Ждал удобного случая, вернее, времени, когда достаточно укрепит свое положение главы племени Тамьян. Он намеревался огласить письмо на каком-нибудь празднестве, когда народ будет в приподнятом настроении. И то, что муллы, единственного человека, умевшего читать, под рукой не оказалось, его только порадовало. Но перед отцом он разыграл огорчение.
— Видишь, отец, ничего не выходит. Мулла куда-то уехал. Больно уж он у нас разъезжать любит. Как ни хватись — где-то на стороне. Когда надо, сроду его не отыщешь…
— Хай, окаянный! Что за люди пошли! — возмутился Шакман.
Шагали понял, что слова эти касаются и его самого, но сделал вид, будто разделяет возмущение отца.
— И не говори, отец! Не везет нам с муллами.
— Как только покажется, приведешь его сюда!
— Ладно, отец, будет, как ты велишь. Не волнуйся. Ты ложись, отдыхай, а мы пока что разойдемся.
Не лег, а слег Шакман-турэ и подняться уже не смог. Шагалию в первые дни покою не давал: как придет в голову что-нибудь — посылает за сыном. Пять-шесть раз на дню справлялся, не вернулся ли мулла, и злился: «Чтоб ему пусто было!». А мулла Кашгарлы все разъезжал где-то. Так и умер Шакман-турэ, не успев ознакомиться с важной бумагой, привезенной сыном из далекой, сказочно далекой Москвы.