— Намерения у тебя, уважаемый мурза, я гляжу, благие. Пусть сопутствует тебе удача!
— С тебя, Карагужак-турэ, я много не возьму. В племени твоем семь родов. Дашь по сто коней от рода. И по десять… нет, по двадцать воинов. Каждый, конечно, должен быть вооружен. Всего, стало быть, получается семьсот коней и дважды по семьдесят — сто сорок мужчин.
Карагужак решительно поднялся, ответил стоя:
— В семи наших родах, мурза, мы сейчас не наберем и семи коней. Что касается воинов, то их и вовсе нет. И коней, и людей мы потеряли в битве с войском хана Акназара…
Тут к уху мурзы склонился его охранник, прошептал:
— Господин мой, кыпсакский турэ похож на одного из всадников, которые преследовали нас той ночью…
Ядкар-мурза глядел на Кужака, вытаращив глаза, по лицу пошли красные пятна — признак вскипающей в нем злобы. А Карагужак продолжал как ни в чем не бывало:
— Коль не веришь, можешь поехать сам, убедиться. До кыпсакских кочевий отсюда недалеко — всего два-три кулема пути.
— Придется поехать, Карагужак-турэ! — Голос мурзы звучал теперь властно. — Не обойтись без этого. Скажи-ка, где ты был ночью пять дней назад?
— Кто — я?
— Не обо мне же речь! Ты! Ты! Где был?
— В племени своем, уважаемый мурза. Я не могу отлучаться из племени. Только вот сейчас…
— Есть у тебя доказательства?
— Доказательства, мурза, нужны не мне, а тебе. Приедешь — расспросишь людей на месте.
— Приеду, турэ, приеду! Все вверх дном в твоем племени переверну! Понял?
Ядкар-мурза тоже поднялся и даже сделал угрожающий шаг в сторону Карагужака. Тот приблизил руку к висевшему на поясе ножу. Батыры, стоявшие у двери, повторили его движение.
Дело до схватки не дошло. Как раз в это время вошел служитель и прокричал:
— Уважаемый мурза, прибыл гонец из Малого Сарая, от великого мурзы Юсуфа! Просит разрешения войти!
— Пусть войдет!
Влетел запыленный, запыхавшийся гонец, облизнул пересохшие губы и громко объявил:
— Великий мурза страны ногайцев повелел: мурзе Ядкару немедленно прибыть в Малый Сарай!
Долина Шады, междуречье Большой и Малой Узени — места благодатные, богатые травами, чем и привлекают к себе внимание многих кочевых племен. Если лето не засушливо, если выпадают время от времени дожди, в степи, не говоря уж о речных поймах, зелень не переводится. После теплого дождя рассияется небосвод и принимается за дело солнце: взглянув по-хозяйски на только что омытые животворной влагой тугаи и луга, словно за уши вытягивает из земли робкие еще ростки; проходит день — другой, и растеньица, набрав силу, уже выкидывают трубчатые стебельки, собираясь вскоре зацвести. Усердно щиплет сочную траву скот, тучнеет на глазах, начинает сыто взыгрывать. И не только скот, но и всякий зверек степной, и птица небесная сыты в эту пору, ни единую тварь не обделяет изобильное лето своими щедротами.