– Вот это ты зря. Она же есть! И нужно уметь ее использовать!
– Ленк, мне уже сорок с плюсом. И я никогда не носила вот этого всего, ни каблуков, ни сережек, и за стрижку мою ты меня всегда ругаешь… Может, просто поздно уже? Может, я такая уже и останусь? Не разлюбишь меня?
– Да куда я от тебя денусь, Надь. – Ленка смеялась как-то не очень весело. – Конечно, не разлюблю. Но ты курс все же продолжишь, ладно?
– Ладно, ладно, дорогая. Обязательно продолжу. Спасибо тебе еще раз. Поеду я.
– Только аккуратно давай. Целую!
* * *
Надя катила по Садовому, не замечая заливающих вечерний город теплых огней. Она почти никогда не включала музыку или радио. Ей нравилось слышать, как работает сложный механизм, она любила ощущение слияния с машиной, прикосновение к рулю, плотную поддержку сидения. Вадима она возила редко: он вообще был домосед, а если уж выбирался, то ходил пешком – много, по несколько километров сразу. Пробки его выматывали. А Надя относилась к ним легко, у нее как-то всегда получалось планировать и не опаздывать, и это было еще одно качество, за которое ее ценил шеф. Машина была Надиной персональной капсулой, ее передвижным убежищем, местом, где она бывала наедине с собой и чувствовала себя свободной. Неужели ее теперь придется продать? Нет, ну это чудовищно несправедливо.
В Надиной жизни почти не было личных радостей – была семья, любимые муж и сын, их успехи. Были радости и достижения подруг, бабушки, даже свекрови. Сама она жила, как повелось, и научилась получать удовольствие от исполнения ежедневных обязанностей. Ей даже неловко было за то, какой скучной она стала: ведь составление списков дел и вычеркивание пункта за пунктом стало чуть ли не единственным видом творчества, который она себе позволяла. Ну, кроме кухни – сегодня кулинарные хлопоты возвели в ранг творчества, но Надя готовить совсем не любила, так что это не про нее.
И своего, сугубо личного пространства – такого, как мастерская Вадима, например, – у Нади не было. Дома ее комнатой была их общая спальня. Пусть даже муж в последние месяцы туда не часто заходил, но ощущалась она как общая. Закрыть за собой дверь Надя могла либо на работе, либо в ванной. Негусто, прямо скажем. Машину жалко, за нее еще даже не выплачен кредит. И продавать с рук, в спешке – значит, точно отдавать дешевле рыночной цены, и если еще подзанять, то коллекторам она заплатит, но боже мой, как же так получилось, что после стольких лет работы, старательного исполнения всех обязанностей она вынуждена выбирать между двумя вещами, которые ей дороги, – домом и машиной? И как вообще получилось, что в Надиной жизни не осталось ничего, кроме вот этих вот проблем, даже не ею созданных? Бабушка велела стараться. Ну вот, я старалась. И к чему пришла?