Вадим вышел ее встречать, глубоко засунув руки в карманы растянутого кардигана.
– Привет. Как ты? – Он смотрел на жену встревоженно, подняв изломы выразительных темных бровей.
– Не очень. Звонили из Первой Градской. Бабушка умерла. – После очень быстрого подъема по лестнице Надя слегка задыхалась.
– Надюша… – Вадим потянулся к Наде, чтобы обнять. Она замерла и стояла молча, никак не реагируя на его сочувствие.
– Извини, мне слишком плохо сейчас.
– Что нам теперь делать, Надя? Надо же как-то все организовать, что там положено в таких случаях?
– Я уже была в больнице, говорила с похоронным агентом, он все сделает.
– Быстро это они.
– Да, мгновенно. Видимо, они с больницей держат связь. – Она сняла пальто и принялась за обувь. – Похороны на субботу назначили, утром. В морге надо быть в девять. Ты позвонишь Майе Васильевне? – Надя говорила четко и медленно, не глядя на мужа, который переминался с ноги на ногу, как будто не знал, куда себя деть.
– Да, конечно, позвоню. Ты уже сообщила Лешке?
– Нет… я подумала, не стоит об этом по телефону… Он дома?
– Нет, он сегодня у Маши своей ночует, я ему позвоню, все скажу. – Вадим перешел на хлопотливую скороговорку и взъерошил волосы, явно нервничая.
– Да, хорошо. Вадим, я до тебя дозванивалась два дня. Ты трубку не снимал…
– Да? Правда? У меня, наверно, что-то с телефоном. – Он отвернулся и начал поправлять висящее на вешалке в прихожей пальто.
– Мне звонят коллекторы, Вадим, – сказала Надя в спину мужа.
– Коллекторы? – Он не то чтобы притворялся, что ничего не знает, но как будто ждал от нее дополнительных разъяснений. Интересно, я даже не заметила, как этот взрослый человек в нашем браке превратился в инфантильного подростка.
– Они говорят, что ты еще осенью взял кредит под залог квартиры. И сейчас, когда долг надо отдавать, ты от них скрываешься, – продолжала она.
Вадим сел на банкетку и молча слушал жену, глядя в стену.
– Там какой-то огромный процент, сумма растет каждый день. К двадцать шестому марта будет миллион, и они смогут арестовать нашу квартиру. – Надин голос был совершенно безжизненным, как будто все эмоции выключились и действовала только функция передачи информации.