Когда я наконец смогла отправиться на повозке в Найроби, а оттуда поездом домой в Нджоро, для меня это было как освобождение из тюрьмы. Страдания Пэдди и собственные угрызения совести сделали для меня дом Элкингтонов похожим на тюрьму. Но все же я не могла избавиться от мысли о Пэдди, он являлся мне в ужасных снах. Так продолжалось, пока я не поправилась окончательно и не встретилась с Киби и его соплеменниками. Я была счастлива увидеть, что будущие бесстрашные воины сидят неподвижно, как будто шест проглотили, слушая мой рассказ о поединке со львом. Увлекшись, я добавляла все новые детали к случившемуся, история в моем изложении становилась все более драматичной. Я приукрашивала действительность, рисовала себя едва ли не инициатором поединка, героиней, вызвавшей на дуэль льва. А на самом деле я была жертвой на охоте молодого самца, к тому же едва унесшей ноги. Я знала, что, согласно традиции племени кипсиго, каждый взрослый, зрелый воин, морани, должен был в одиночку выйти на схватку со львом и победить его. После этого он имел право получить копье. Если же поединок заканчивался победой льва, воин был опозорен на всю жизнь. Если же ему удавалось победить льва — это считалось великой победой, достойной восхваления. Самые красивые женщины племени воспевали его имя, о его подвиге слагались легенды, которые пересказывали детям, и они подражали ему в играх. Я ощущала жуткие муки ревности оттого, что подобная перспектива открывалась перед Киби, — ему предстояло все это пережить, стать героем. Его ожидала слава, я была уверена в этом. И не могла отказать себе в удовольствии рассказать ему о том, что ему еще предстояло пережить, и я как будто превзошла его. Я испытывала злорадное удовлетворение. Однако правда состояла в том, что, как бы я ни приукрашивала происшествие с Пэдди, оно случилось со мной на самом деле — это не было выдумкой. И эта история произвела на меня огромное впечатление. В какой-то степени я чувствовала себя непобедимой. Мне казалось, что теперь я смогу справиться с любым испытанием, выпавшим на мою долю. Но, конечно, я и представить себе не могла, что это еще может быть.
Спустя несколько недель после того, как я вернулась домой от Элкингтонов, отец огорошил меня сообщением.
— Мы с Эммой подумали, — сказал он, постукивая пальцами по обеденному столу, — что тебе следует поступить в школу в Найроби.
Я аж подпрыгнула на стуле и уставилась на него.
— А… А почему бы не нанять еще одного учителя? — спросила я негромко, лелея робкую надежду.
— Ты не можешь прожить всю жизнь дикаркой, — возразил он. — Тебе надо получить образование, научиться вести себя в обществе.