Взял доску свою, взял бумагу, карандаш и прибежал обратно… стал его рисовать. А он как лежал в одном положении, так и лежит. Как смотрел на меня первый раз, так и смотрит таким же взглядом ясным, таким чистым, таким проникновенным. И я его очень быстро и совершенно легко нарисовал…”
Директор дома инвалидов, узнав о том, что санитар тайком от начальства рисует портреты пациентов, пришел в ярость и выгнал художника с острова.
Многие годы эти портреты оставались под запретом: их не публиковали, не выставляли, – и только в 1994 году серию работ “Автографы войны” представили на выставке. И тогда произошла невероятная история: портрет этого “неизвестного самовара” увидел молодой человек, Николай Волошин, и узнал в нем своего отца, которого семья считала погибшим. Сличили все сохранившиеся фотографии и убедились, что на портрете Доброва изображен Григорий Волошин.
В том же 1994 году Николай Григорьевич Волошин приехал на Валаам. К тому времени изображенный на портрете человек уже умер. Сын поставил памятник на безымянной могиле на самом краю Игуменского кладбища. Это был единственный памятник с именем среди сгнивших и упавших крестов со стершимися от времени именами, с остатками фамилий военных инвалидов.
Николаю Волошину не удалось найти никого, кто бы помнил о “неизвестном солдате”. Уже не было нянечек, выносивших “самоваров” на прогулки, не было и того директора… Инвалиды-фронтовики к тому времени все тихо ушли, не обременяя никого лишними хлопотами и ненужными переживаниями, как того и хотел товарищ Сталин.
Вася Петроградский. Хор инвалидов
Это история о том, как яркий и одаренный человек преодолевал все невзгоды и одержал моральную победу в противостоянии с выпавшей на его долю жестокой судьбой. Художник Эдуард Кочергин, сын репрессированных родителей, детдомовец, сбежавший на свободу и скитавшийся до освобождения матери по улицам, написал книгу о том времени, о себе и об армии нищих, среди которых жил до 1953 года. В своей книге он рассказывает о Васе Петроградском. На войне тот потерял обе ноги, передвигался, как и большинство безногих инвалидов, на самодельной тележке, отталкиваясь двумя “утюжками”. Добравшись до очередного шалмана, брал в руки баян и запевал любимые народом песни про Сталина. Везде ему наливали. Набравшись изрядно, он засыпал на скамейке. В Питере его хорошо знали, любили за его веселый нрав. Он даже умел народ подбить на хоровое пение. Большим успехом пользовался у баб, промышлявшим древнейшим ремеслом.
Когда стали выселять из города инвалидов, его провожали как любимого товарища – с подарками и припасами еды. Время было голодное.