– Сегодня ночью ваши сотрудники забрали моего мужа, Алексея Ивановича Журкина, – почти торжественно сообщила Ида.
– Мне известно об этом, – мягко вставил Федор Васильевич.
– Я была совершенно ошеломлена. Сначала. Я была уверена, что произошла какая-то ошибка, недоразумение…
– Ида Абрамовна! – перебивает ее Федор Васильевич, но Ида несется дальше.
– Алексея Ивановича увели, а я осталась одна, и по минутам стала перебирать нашу жизнь – мою и его.
– Ида Абрамовна, – снова прерывает ее Федор Васильевич. – Давайте нашу встречу перенесем на несколько дней. Сегодня я очень занят.
Но Иду не остановить.
– Нет, это важно! Это очень важно. Я, понимаете, не снимаю с себя ответственности, я это подчеркиваю! Не снимаю! Но вот так, пересмотрев всю нашу жизнь, я поняла, что это не ошибка!
– Ида Абрамовна, – пытается остановить ее Федор Васильевич, но это невозможно.
– Я поняла, что он, прикрываясь профессиональными интересами, по сути дела, игнорировал жизнь партии, стоял особняком и, что самое ужасное, оказался в одном стане с врагами партии. И теперь поняла, как это могло произойти, как это началось.
– Ида Абрамовна! – опять перебил ее Федор Васильевич. – Вы сейчас слишком взволнованы после бессонной ночи. Я хочу вам предложить отдохнуть несколько дней, подумать и потом уж встретиться со мной.
– Нет, Федор Васильевич, это невозможно, я просто не могу этого держать в себе. Все рассказать вам, и немедленно, – это мой прямой партийный долг.
– Хорошо, – вздохнул он и нажал кнопку.
Входит секретарша.
– Галя, постенаграфируй, пожалуйста, – просит он. Та кивает и садится за маленький столик у двери. Ида Абрамовна взволнованно продолжает свой рассказ:
– Я познакомилась с Алексеем Ивановичем Журкиным в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Он происходил из кулацкой семьи, но тщательно скрывал это от всех, и, конечно, я тоже этого не знала…
…По гостиничному коридору идут двое в противочумных костюмах. Третий указывает им на дверь, они входят. Анечка вскакивает. Визжит.
– Тихо, тихо. Не пугайтесь. Ничего страшного. Вам придется пройти с нами.
– В чем дело? Что происходит? Где Рудольф Иванович? – прижимая руки к груди, почти плачет Анечка. – Вы меня арестуете? За что? Да я ни в чем не виновата…
Ее ведут по коридору.
Сорин вынимает из шкафа пальто, бросает на пол рядом с письменным столом и ложится на него, скрючив ноги. Он кашляет, лицо его изменившееся, измученное… На топчане, покрытый простыней с головой, лежит мертвый Майер.
Петровские ворота, Екатерининская больница. Заснеженные решетки больничной ограды. Тощий зимний парк, заваленный снегом. Горят несколько костров. Возле костров приплясывающие люди. Въезжает машина, из нее высыпает несколько человек в противочумных костюмах, они подбегают к костру. Все контуры предметов смазаны сугробами снега, огонь горит в некотором углублении, вытопив под собой снег.