И был он христианин. Его христианство было с детства впитанное, семейно-домашнее, совершенно не натужное, как у нас, новообращенных шестидесятых годов. И было в Диме еще одно качество, которое очень трудно определить: легким движением руки он мог отвести удар, неприятность. Ему была дана какая-то маленькая и таинственная власть над обстоятельствами. А может, это и не власть вовсе, а способность к мгновенной мобилизации? Трудно пример привести. Ну, пьяный приятель бросает Андрею в голову табурет, а Дима подставляет руку и табурет летит мимо. На Диминой руке огромный синяк. Но голова Андрея цела…
Мне Шаховской очень нравился. Но он не был моим другом. Более того, Диме я определенно не нравилась. Он был ближайшим другом Андрея. В те далекие семидесятые Андрей не был мне мужем. Он был любовником, и не мне одной. Шаховской неодобрительно относился к такой вольности нравов и отношений, но никогда ни словом, ни взглядом этого не демонстрировал.
Длилось это лет двадцать. И все эти годы я решала эту тонкую задачу, поставленную Димой: как любить человека, который тебя не любит. В те времена мне еще нравилось нравиться. Но, в конце концов, бывает же на свете любовь без взаимности. Решила, что это надо “принять как факт”. Чувствуя Димино прохладное отношение, я и не приближалась к нему на близкое расстояние. Но это не мешало моему восхищению Князем. Так мы и жили, изредка встречаясь в основном у Андрея в мастерской, общались по касательной много лет. Да и с Андреем в те годы отношения были сложными и неровными. Всем было трудно.
Как пишут в старомодных романах: и прошли годы. Однажды Дима позвонил мне и сказал: Люська, мне надо с тобой посоветоваться…
Я совершенно не помню, о чем он хотел со мной посоветоваться, но запомнила мое восторженное изумление… может, Дима не так уж плохо ко мне относился? Может, за эти годы он ко мне переменился? Мои психологические судороги закончились; с тех пор наши отношения с Димой были самыми теплыми. Но какой урок я получила! Я научилась любить без взаимности… совершенно бескорыстно и без всякой надежды.
Наверное, с того момента я и перестала его побаиваться и смогла ближе узнать. И работы его узнавала. Он с ними нисколько не носился, не особенно показывал. Был в работе немногословен. Сообщение свое делал один раз: один раз “Свадьба”, один раз “Рождение”, один раз “Прощание”. Дерево было его любимым материалом, и он был с деревом в близких отношениях, со взаимным, я бы сказала, пониманием. Он его тронет топором, и оно сразу отвечает. Андрей совсем иначе работает: входит в какую-то тему и в ней проживает довольно долго. Высказывание Андрея не единичного характера, как у Димы, а разговор на тему… А у Димы – одно касание, и все. Между ремеслом и творчеством не было никакой разницы. То есть ремесло и было его творчеством. И теперь, когда Димы уже три года как нет, эти работы его становятся всё значительней и мощней.