«Апельсины и лимоны, Святого Климента перезвоны, – пела она. – Полпенни и фартинги, поют колокола Святого Мартина». От кукурузного поля поднимался Дэн, и Торнхилл жестом показал, чтобы тот молчал. «Церковь Святого Климента – она в Истчипе, – поясняла Сэл. – Дик, помнишь, что я рассказывала вчера об Истчипе?» Дэн издал звук, который очень походил на презрительное фырканье, однако все же таковым не был, и ему удалось превратить его в чих.
Радость Торнхилла улетучилась. Песня пелась не удовольствия ради. И не как доказательство того, что под этим чужим небом тоже возможно счастье. Песенка была уроком, простым и ясным, подготовкой к возвращению.
После песенки она пошла с ними по улицам Бермондси: «А теперь отправимся от дома Батлера к доку Сафферанс, – начала она, и он услышал в ее голосе восторг от того, что она видела внутренним взором. Дети молчали, слушая ее рассказ как молитву. – Вниз по Бермондси-стрит, потом налево возле сада Уайта, через Крусификс-Лейн, а можно срезать дворами возле дома Гиббона».
Но она ошибалась, и Торнхилл поправил через дырку в стене: «Возле сада Уайта не налево, а направо, если свернешь налево, то попадешь к дому призрения, помнишь?» Она откликнулась: «Налево, Уилл, дом призрения на следующей улице».
Тут вмешался Дэн: не направо и не налево, потому что дом призрения – он в конце Мэрроу-стрит, совсем в другой стороне от сада Уайта.
Лондон, сложенный из камня и вымощенный камнем, превращался во что-то иное, гибкое, податливое, ускользающее.
• • •
В конце января выпало несколько не очень жарких дней. Высокие облака глушили ярость солнца, и в воздухе повеяло прохладой. Одним таким несолнечным утром они проснулись от запаха дыма. Торнхилл встал и увидел длинный серый плюмаж, плывущий со стороны лагеря черных.
«Они ушли и разожгли огонь, мистер Торнхилл», – сказал Нед. Страсть Неда утверждать очевидное изрядно бесила, особенно когда находишься рядом с таким человеком постоянно. Сэл вышла из хижины и вместе с ними смотрела на дым, потом по одному подтянулись дети. Братец высказал то, о чем думали все: «Они идут за нами?» Ему никто не ответил.
Они видели, как огонь медленно взбирается вверх по склону, но он не походил на дикого зверя, на то яростное пламя, которое пылало, когда они жгли всякие обрубки. Это было совсем другое существо, смирное, дрессированное, которое скользило от одной поросшей травой кочки к следующей, останавливалось, чтобы слизнуть ее, и аккуратно ползло дальше.
По краям полосы огня спокойно, словно они были частью пейзажа, стояли черные с ветками в руках. Если пламя начинало разгораться, стоявший ближе всех черный делал шаг вперед и сбивал его. Черный Дик подходил к тем кустикам, которые не схватил огонь, и жег их факелом, пока они не исчезали, выпуская белым дым. За ним следовал Длинный Джек с пучком листьев в руке.