Но были тела, и был мальчик, который, моргая, смотрел на него. Теперь он перевернулся на спину, подтянул к груди колени. Торнхилл подошел, и лицо мальчика сморщилось, он покрутил головой из стороны в сторону. Увидев кружку с водой, облизнул губы, что-то прошептал, потянулся к ней.
Торнхилл стал рядом с ним на колени. Подсунул руку ему под голову – какие мягкие у него волосы, под ладонью он чувствовал круглый затылок, такой же, как у него самого.
Он поднес кружку к губам мальчика, и тот начал жадно пить, и пока он пил, тельце у него снова выгнулось, вода пошла назад вместе с зеленоватой рвотой.
«Господи, помоги!» – испугавшись, крикнул Торнхилл. Он не собирался молиться, но эти слова прозвучали как молитва.
Мальчик больше не двигался. Вода никак ему не помогла, но он все еще не закрыл глаза. Он снова попытался подтянуть колени к груди и посмотрел на Торнхилла. Глаза у него остекленели. Торнхилл подумал, что мальчик, наверное, умер, но тот снова застонал, ниточка слюны скользнула по подбородку. Торнхилл почувствовал, как в нем самом словно все остановилось, замерло. Если он шелохнется или хотя бы вздохнет, то яд проникнет и в его тело.
Похоже, он ничего больше не мог сделать, разве только вернуться к себе на лодку. Он оттолкнулся от берега и, помогая себе веслом, прорвался через мангровые заросли к реке. Когда он вышел на открытую воду, ему показалось, будто над ним подняли крышку погреба. Он никак не мог напиться речного воздуха, он стоял на носу, полными легкими вдыхая этот чистый и прохладный воздух. Он не оглянулся, не посмотрел на то место на Дарки-Крик, над которым кружили птицы.
Он знал, что никому не расскажет о том, что видел. Потому что некоторые уже знали – например, Головастый. Это ведь он говорил о зеленом порошке.
Он знал, что ни за что не поделится с Сэл увиденным, не расскажет ей о мальчике. Это было еще одной тайной, запечатанной в дальних уголках памяти, таких дальних, что можно делать вид, будто ничего этого не было.
• • •
На следующее утро Дик, вздымая клубы пыли, примчался в хижину с воплем, что черные залезли в кукурузу. «Не просто залезли, Па! – задыхаясь, выпалил он. – Они ее собирают! Складывают в свои плетеные мешки и уносят!»
Еще до того, как мальчик все это сказал, Торнхилл понял, что уже давно ожидал подобного, что спокойствие, в котором он жил, было лишь чистым листом, на котором обязательно будет написано что-то вроде этого. В нем вскипела ярость, простая и сладостная. Это было чистое чувство, оно вздымалось как морская волна.
Он снял ружье с колышка. Обратил внимание на то, что, когда засыпал порох, забивал пыж, у него тряслись руки. Он спустился по дороге с ружьем в руках. Солнце уже припекало.