Когда осталась позади первая излучина, сам воздух, казалось, замер, насторожился. Лунный свет был таким ярким, что он мог разглядеть каждый листик на подступивших с обеих сторон мангровых зарослях. Сама же вода была черной.
Торнхилл пытался изгнать из памяти картинку: рябь от ветерка на голубой воде лагуны. Блэквуд стоит в дверях хижины. Ниточка дыма, поднимающаяся от печи. Женщина, которая подходит к ним, склонив голову набок, совсем как Сэл. Бледнолицый ребенок, который прячется за ней, ребенок, не знающий иного мира, кроме мира этой лагуны.
Куда легче было думать о Головастом. Он все еще чувствовал запах крови, запятнавшей его куртку, слышал вопль, прокатившийся по Виндзору, видел посетителей «Речной девы», замерших со стаканами у рта.
Он снова и снова проигрывал это в своей памяти. Вопли, которые издавал Головастый, когда они перекладывали его на носилки. Побелевшие костяшки обхвативших копье рук. Мольба в глазах – перед тем как Торнхилл накрыл его лицо носовым платком.
Не доходя до хижины Блэквуда, они привязали лодку в мангровых зарослях и снова задремали. Старые карманные часы Лавдея показывали два часа пополуночи. Каким-то чудом собаки их не учуяли.
С рассветом все начало приобретать четкие очертания. Торнхилл разглядел Неда, скорчившегося возле полупалубы, услышал его знакомый храп. Барыга не спал, он переходил от одного к другому, что-то шептал. Последним он подошел к Торнхиллу: «Сначала мужчин, а потом уже баб».
В неверном свете луны люди начали переваливаться через борт «Надежды» и по воде побрели к берегу. За колышущимися под утренним ветром казуаринами Торнхилл разглядел лагуну, где черные разбили лагерь.
Он стоял на берегу, сжимая в руках ружье. Возможно – и даже более чем возможно, – что черные, несмотря на все их старания, все-таки их услышали. Волосы у него на затылке встали дыбом – он представил себе летящее копье.
Они шли к лагерю, и ничто нигде не шелохнулось.
По обеим сторонам высился лес, сплетение ветвей, переплетение кустов, колышущихся теней, где в этот самый миг сотни воинов уже поднимают копья. И ничего он не будет знать наверняка, пока не почувствует копье своим телом.
Представив притаившегося в зарослях человека, он уже не смог изгнать его из головы. Он повернулся, но и теперь за его спиной был лес. Как ни повернись, разницы никакой. И правда, какая разница, в каком именно месте копье вонзится в его тело – сзади, между лопатками, или спереди, между ребрами?
И в этот миг с колоссальным грохотом выстрелило ружье. Сердце его сжалось, он завертелся на месте. Черный! В кустах! Он выстрелил, отдача отбросила его назад, он еле устоял, выпрямился, посмотрел. Фигура стояла там же, где и раньше, с воздетыми руками – опаленное выстрелом дерево с руками-ветками.