Пик правды (Горский) - страница 152

Утихший было в голове Лунина рой вновь весело загудел, замелькал в бешеном хороводе, не позволяя пасечнику разглядеть матку, ту единственную пчелу, способную разрешить если не все проблемы, то хотя бы найти выход из сложившейся критической ситуации.

Закричать? А что, криком можно остановить разъяренного носорога? Наброситься сзади? И что потом? Я же не умею драться. Конечно, я выше и тяжелее, но ведь он, похоже, бывший борец. Или штангист. Или штангист и борец. И что тогда? Мы будем лежать с Изотовым рядом и смотреть друг другу в расквашенные физиономии? И тяжелого-то под рукой ничего нет. Пистолет разве что. Кинуть в него пистолетом?

Оглушительно жужжащий хоровод, описав в воздухе мертвую петлю, вдруг рассыпался и исчез, оставив после себя всего лишь одну маленькую, не успевшую скрыться вместе со всеми пчелку. Сперва она металась из стороны в сторону, выписывая непредсказуемые зигзаги, словно пытаясь сбить с толку возможных преследователей, а затем, будто поняв, что уйти от погони за счет ловкости не удастся, устремилась вперед.

Взять пистолет на изготовку. Сдвинуть флажок предохранителя. Передернуть затвор. Выстрелить. Или сперва надо прицелиться? Выстрелить. Целиться некогда. Выстрелить. Иначе будет поздно. Выстрелить.

Выстрелить. Выстрелить. Выстрелить!

Устремившаяся вперед пчела с громким хлопком вырвалась из дернувшегося вверх ствола «макарова» и помчалась вперед, туда, где огромный кулак обезумевшего от ярости Кожемякина уже начал путь к лицу неспособного сопротивляться полковника. Разогнавшись до скорости триста метров в секунду, она на короткий миг успела ощутить ни с чем не сравнимое наслаждение от собственной быстроты, каким-то чудом не задела Кожемякина, срезав волосок, торчащий из его правого уха, после чего, окончательно убедившись в собственном могуществе и неудержимости, врезалась в деревянную стену и, войдя на несколько сантиметров в лиственничный ствол, намертво в нем увязла.

— Вашу мать! — сделав гигантский прыжок в сторону, Станислав Андреевич изумленно обернулся и тут же одной рукой схватился за ухо, а другую выставил вперед, словно пытаясь защититься от направленного в его сторону оружия. — Не стреляй! Не стреляй больше!

— Ил-люш-ша, — тихо прошелестел сползающий вниз по стене полковник, — как я рад… тебя, видеть.

Радость Изотова несколько уменьшилась, когда пару минут спустя он выяснил, что пуля вошла в стену всего в нескольких сантиметрах от того места, где находилась его собственная голова.

— Так разве можно? — возмущался, периодически ощупывая правое ухо, Кожемякин. — В живого человека стрелять? Можно же как-то предупредить было, сказать. Я что, по-вашему, слов не понимаю?