Не сопротивляясь, женщина безвольно опустилась на стул и пробормотала, не глядя на Лунина:
— Для чего все это, как вы думаете?
— Может, и ни для чего. — Откупорив бутылку, Илья быстро разлил коньяк по бокалам. — А что именно?
— Все. — Кожемякина сделала несколько быстрых глотков, так, словно пила обыкновенную подкрашенную в коричневый цвет воду. — Вся эта жизнь. Для чего она?
Илья немного помешкал с ответом.
— Мне кажется, это вам никто сказать не сможет, — наконец произнес он. — И даже не потому, что не знает, хотя, конечно, почти никто и не знает. Но мне кажется, что даже те, кто знают, каждый знает по-своему. Какому-то человеку жизнь нужна для чего-то одного, а второму совершенно для другого. — Лунин смущенно улыбнулся. — Я, должно быть, коряво выражаюсь. Понимаете, у нас на работе такие темы, отвлеченные, редко обсуждают, а в институте я философию, если честно, регулярно прогуливал. Да и давно он был уже, институт этот.
— Давно, все было давно, — прошептала Кожемякина, делая очередной глоток. — Было и прошло, ничего не осталось.
— Подождите, — вскочив на ноги, Илья устремился к барной стойке, — сейчас я орешков принесу, тут где-то фисташки были. С орешками-то коньяк лучше пойдет.
— Совсем ничего. — Мария Александровна не обратила никакого внимания на перемещения Лунина в пространстве. — Такое ощущение, что жизнь уже давно кончилась, а я отчего-то все никак умереть не могу. Так и существую. И здесь никому не нужна, и туда никто не берет.
— А как же Лиля? — Илья укоризненно покачал головой и сделал небольшой глоток.
— Лиля! — с отчаянием выдохнула Кожемякина. — Как же я ее не хотела, вы представить себе не можете, что можно так сильно не хотеть ребенка.
Сделав на всякий случай виноватое лицо, Илья решил промолчать.
— У меня первая беременность необыкновенно тяжелая была. Думала, эти месяцы никогда не кончатся. А роды! Нет, Стас, конечно, все организовал. И палату отдельную, и присмотр за мной был постоянный. Но разве дело в палате? Я понимаю, все рожают, всем нелегко дается. Но мне тогда казалось, эту боль вынести человеку невозможно. Сколько лет прошло, а как вспомню, так сразу озноб пробирает. — Мария Александровна сделала еще глоток и с явным разочарованием уставилась на опустошенный бокал. — Я ведь от кесарева отказалась. Категорически. Мне предлагали, но уперлась, и ни в какую. Боялась, что шрам большой будет, красоту потерять боялась. И сама не хотела, и знала, что Стас против будет. Он ведь ценитель прекрасного.
Усмехнувшись, Кожемякина придвинула бокал к Илье, явно намекая на то, что настало время немного поухаживать за дамой.