Илья понимающе кивнул.
— Вы вот зря так киваете, я вас ни на грамм сейчас не обманываю. Я бы терпела. Роды вытерпела и это бы снесла. Да только как снесешь, когда по несколько раз на дню то сахар из крови уйдет, то давление обвалится. А то и все разом. Ходишь, еле ноги передвигаешь, будто тебя по голове оглоушили как следует, того и гляди упадешь. Кончилось тем, что и вправду упала, да так упала, что чуть насмерть не расшиблась. На лестнице ноги подкосились. После этого опять пришлось по врачам идти, анализы все сдавать, полное обследование делать. Сделали! Сделали и вердикт вынесли, или как там это у них?
— Диагноз, — подсказал Лунин.
— Точно, диагноз. Я уж вас всеми терминами не буду утомлять, я сама их уже почти не помню, смысл один был. Хочешь жить — ешь! Не в смысле, что обжирайся, как самка кашалота, а ешь столько, сколько требуется организму. А если от этого идет набор массы, ну что же, придется потерпеть. Главное — контролировать, чтобы он слишком уж чрезмерным не был, этот набор, гулять почаще, минералочку пить. Как сейчас помню доктора этого, такой дядечка был забавный, в возрасте уже и с бородкой, ну вылитый Айболит, как из мультика. И вот говорит он мне так ласково: не понимаю, почему вы, голубушка, так из-за нескольких килограммов живого веса убиваетесь? Поезжайте, мол, в Москву, сходите в музей. Третьяковка, говорит, прекрасное место, а еще лучше Русский музей в Петербурге. Посмотрите там Кустодиева. Я его и спрашиваю, на что он мне сдался, Кустодиев ваш. А он так загадочно улыбается и отвечает: он не мой, он ваш. Был бы ваш поклонник, если бы дожил до наших дней. Тут я совсем растерялась, спрашиваю его, зачем же мне тогда на него смотреть, если он еще и мертвый? Хватит того, что нас в третьем классе в Мавзолей возили. Вот я когда страху натерпелась!
Кожемякина закинула в рот еще один орешек.
— Я ведь по молодости совсем темная была. И сейчас не сказать, что сильно просветлилась, но тогда вообще тьма-тьмущая, вспоминать стыдно. Хотя, с другой стороны, чего стыдиться? Я и в школе пока училась, понемногу подрабатывала, а как мать умерла, взяла да все свои планы на учебу дальнейшую в узелок завязала да в окошко выкинула. Через два дня после похорон уже на работу вышла. — Она тяжело вздохнула, разворошив указательным пальцем орехи в креманке. — Так, о чем я? Вернулась домой, залезла в компьютер, тогда Интернет уже, слава богу, появился. Посмотрела сперва на самого этого Кустодиева, так себе мужчинка, скажу вам, не мой тип. А потом и на картины его взглянула. Он же, оказывается, художник. И что думаете, у него половина картин будто с меня списаны. Вот ей-богу! Такие, знаете, дамы в теле. Только как бы это сказать, они не сказать чтоб толстые, хотя по нынешним временам, может, и сказали бы. А у него они дородные, что ли. И лица такие, что полнота их совсем не портит, приятные лица. Я даже название одной картины до сих пор помню. «Купчиха за чаем» называется. Уж больно она мне понравилась, я даже Стаса звала, показывала ему в компьютере. Он, правда, не оценил. Сказал, мол, купчиха — это жена купца. А он не купец, он предприниматель, и жена у него должна соответствовать. — Она вздохнула. — Вот так я и живу с тех пор, не соответствуя. Хотя, конечно, тот Айболит мне сильно помог. Я после этого частенько в Интернете картины те рассматривала. Даже как-то в Питер специально летала, в Русский музей ходила. Живьем, я скажу, еще сильней впечатление. Вот сидит она, пьет чай, и такой от нее благодатью веет, умиротворенностью.