— И?
— И то, что стало с ребенком, никому не известно. Во всяком случае, Зарецкий ничего не знал, кроме того, что девочка куда-то исчезла. Девочка, Изотов, улавливаешь?
— Девочка, замечательно. Что теперь?
— То, что этой девочке сейчас должно быть около двадцати пяти лет. И у нас, к твоему сведению, таких девочек сразу две. Первая — это Алла Михальчук, а вторая, как ты, возможно, сам догадался, Татьяна Латынина.
— Санта. — Изотов размашисто перекрестился, — Барбара! Проклятое дитя! Даже не знаю, что тебе еще сказать. Больше на ум ничего не приходит. Не бывает так в жизни. Поверь мне, не бывает.
— Кроме того, — продолжил Илья, — Михальчук воспитывалась в детском доме, и кто ее родители, она не знает. Во всяком случае, так она сама мне сказала. Как тебе совпадение? Хотя Латынину, на мой взгляд, тоже стоит проверить.
— Так, я понял, — вскинул руку Изотов, — версий у тебя явный переизбыток. Но, вынужден тебя огорчить, все они в данном конкретном случае уже никому не понадобятся.
Широкая ухмылка, расползшаяся по лицу Изотова, свидетельствовала о том, что вынужденная необходимость огорчить коллегу доставляет полковнику неимоверное удовольствие.
— В данном конкретном случае — это ты имеешь в виду себя? — на всякий случай решил уточнить Илья, которому выражение полковничьего лица категорически не понравилось.
— В данном конкретном случае я имею в виду это преступление, — торжествующе отозвался полковник. — Поскольку дело явно сложное и может иметь некоторый резонанс, решено, что вести его буду я. Так что ты можешь спокойненько собрать вещи и дожидаться вертолета. Не знаю даже, что тебе еще посоветовать, сходи вниз, выпей вискарика, все же бесплатно. Олл, так сказать, инклюзив! Собаке своей тоже налей, вместе-то пить оно всяко веселее. Только сильно не набузюкивайтесь. Вертолета еще часа два, а то и все три ждать придется.
— Напросился, значит, — понимающе вздохнул Илья.
— Что значит — напросился? — демонстративно обиделся Изотов. — Высказал свое профессиональное мнение. Между прочим, по требованию непосредственного руководителя высказал. А уже руководитель принял окончательное решение. Так что не надо здесь, Лунин, претензии выставлять. Вернешься в город, придешь в кабинет к Хованскому и там можешь ему говорить, что только на ум придет. Ты же у нас любитель высказаться, тебе не впервой будет. Об одном умоляю: наручниками больше его не пристегивай! У Дмитрия Романовича сердечко и так последнее время пошаливает, он ведь может не пережить, если с ним чего подобное второй раз приключится. Хотя, кто знает, может, он и сдюжит, а вот тебе, Лунин, точно хана.