Мерри кивнула. Сейди отдала мне веревку, за которую тянула санки. Сэм не пошевелился, уставившись в лес таким взглядом, будто там, в тенях, пряталась целая армия чудовищ. Я обернулась и увидела глаза. Десятки глаз. Круглые и большие, с огромными радужками, широко раскрытые, смотрящие прямо на меня, всезнающие, немигающие. Целая орда жутких созданий, явившихся по мою душу.
Я чуть не вскрикнула от испуга и неожиданности, но потом поняла, что это круглые наросты на стволах, возникшие на месте отвалившихся веток. Они напоминали человеческие глаза, смотрящие из леса. «Или почти человеческие», – уныло подумала я, уставившись на один особенно некрасивый выступ.
Неужели этих чудовищ и видел Сэм? Мне хотелось рассмеяться. Всего-то круги от сломанных ветвей. Но потом я вспомнила кровь, залившую его лицо и руки жуткой рекой, и пропитанную зловонием одежду. Сосны и ели не могли сотворить такое. Поэтому у кромки деревьев я помедлила, придавая странную, непривычную значимость первому шагу в глубь чащи. Только что я была с семьей в Эмити-Фолз, а теперь уже в соснах.
В лесу было темнее. Вечнозеленые ветви почти полностью заслоняли утренний свет. И еще здесь было тише. Слабые звуки, которые я привыкла постоянно слышать, – вой ветра над долиной, шелест озимой пшеницы, плеск вод Зеленого озера – исчезли, как только я пересекла невидимую границу.
Колокольчики тревожно зазвенели. Каждая нота диссонировала с остальными. Не было ни мелодии, ни последовательности, только шум. Оказавшись среди Колокольчиков, я поняла, почему наши предки решили, что такие тихие звоночки помогут оградить город от странных существ. Эти звуки так сильно действовали на нервы, что хотелось сбежать.
Елочка оказалась дальше, чем я думала. Я полезла через густой подлесок, цепляясь юбкой за колючий терновник. Когда я наконец дошла до края Колокольчиков, топор в руке стал тяжелым, а заметив подгнившее топорище, я почувствовала, как у меня в душе поднимается раздражение.
Наверное, Сэмюэль забыл топор на чурке, когда закончил колоть последнюю вязанку дров. Сколько недель прошло? Обух тоже потускнел, а на лезвии появились точечки ржавчины. Когда папа уезжал, этот топор выглядел как новенький. Дерево было смазано маслом, металл начищен до блеска.
В груди вспыхнула искра гнева, разгоревшаяся в яростный пожар, и у меня вдруг возникло острое, невыносимое желание бросить топор в Сэма. Я представила, как он попадет ему в лицо и рассечет его нахальные тонкие губы пополам. И больше мне никогда не придется смотреть на эту высокомерную, эгоистичную ухмылку. Боже, какое это было бы облегчение! Эта мысль заставила меня вздрогнуть, и я чуть не выронила топор. О чем я вообще думаю?