– О, я… Мы…
– Вы наша семья, – твердо произнесла я, давая понять, что решение окончательное. – Родные должны друг другу помогать. Всегда.
Он прищурился, глядя на меня сквозь стекла очков.
– Спасибо за такую доброту, Эллери, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен. Мы и надеяться не смели… Но если у вас есть место в сарае или в другой хозяйственной постройке… – Эзра невесело усмехнулся. – Даже в чистом поле будет лучше, чем оставаться в городе.
Его густые брови приподнялись с такой надеждой, что я просто не могла ему отказать.
– Комната родителей свободна, – услышала я свой голос будто со стороны.
Это была правда. Сэм ведь забрал все свои вещи. Эзра вздохнул с явным облегчением:
– О, это очень щедро.
– Кровать только одна, но… Сэм сегодня утром ушел. Не знаю, когда вернется, а пока Томас может поспать в его кровати на чердаке. Потом, если потребуется, мы что-нибудь придумаем.
Он снова поправил очки, явно смутившись.
– О нет! Нет, так не годится. Томас может пожить здесь. У него есть матрас, мы будем раскладывать его на ночь и убирать к утру. – Эзра покивал, окидывая взглядом пол в комнате.
– Глупости. Ему нужна кровать, а наверху будет намного теплее. К тому же, – добавила я, выдавив улыбку, – мы ведь родня, правильно?
* * *
После скудного завтрака я проводила Эзру и Томаса в сарай и показала им пустое стойло, куда можно было сложить вещи.
– Пожалуй, пора все перебрать и понять, что на самом деле осталось, – объявил Эзра, со вздохом сбросив рюкзак на рабочий стол.
Он заметно устал.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Я подошла к куче вещей возле двери. Сумки были для меня слишком тяжелыми, а вот сундучок я подняла без труда. – Красивая крышка, – заметила я.
По ее краю были вырезаны замысловатые узоры с множеством деталей.
– О, давай-ка мне, – сказал Эзра, забирая у меня сундучок. – Он слишком тяжелый.
– Да мне нетрудно.
– Глупости, ты и так нам очень помогла. – Он унес сундучок в стойло, не дав мне шанса рассмотреть его получше.
– Еще раз спасибо, Эллери, – произнес Томас, развязывая мешок и доставая из него рулон холстины. Положив его на пол, он начал разворачивать материю.
– Не за что. – Я наклонилась, чтобы помочь ему. Мы расправили складки, полностью расстелив ткань. – Ой!
Я остолбенела, увидев картинку, неумело нарисованную на холстине.
Это был большой открытый глаз. Краску – я отказывалась думать, что это кровь, – нанесли таким толстым слоем, что она потекла вниз, прочертив жутковатые дорожки. Еще сильнее меня пугал зрачок. Кто-то окунул руку в кровь – нет, в краску – и отпечатал ладонь на холстине. Глаз казался слепым и в то же время всевидящим.