Когда Мила Вахрудинова пришла в себя после того, как ее похитили с крыльца собственного салона, ее больше всего испугало не столько то, что ее куда-то везут в машине трое незнакомых мужчин, сколько то, что они, эти незнакомые мужчины, говорят на непонятном, явно не европейском языке. Людей с Востока Мила боялась. Прожив несколько лет с Вахрудиновым, она хорошо усвоила, что восточные мужчины непредсказуемы, даже ласка у них может быть жестока. А если они задумали что-то жестокое, то меры этой жестокости не будет. И надежды на снисхождение у нее нет. Главное сейчас — каким-то чудом усыпить бдительность черноглазых молодчиков и вырваться из плена. Ситуацию усугубляло то, что, как уже поняла Мила, у нее не было ни денег, ни мобильника. Линин плащ с пустыми карманами и шляпа, которую она примеряла перед тем, как на нее напали, приводили ее в отчаяние.
Мила понимала, что похитившие ее люди только между собой говорят не по-русски, и, поглядывая сквозь прикрытые веки в окно, прикидывала, с чего можно начать с ними разговор. Машина уже выехала за город, и, поскольку туман немного рассеялся, была возможность запомнить хотя бы какое-то название на дорожном указателе. Поэтому Мила, притворяясь спящей, не спешила начинать разговор.
Но тут у одного из сидящих рядом с ней парней зазвонил мобильник. И он заговорил по-русски. Мила сразу поняла, что звонит тот, кто заказал и оплачивает похищение. Выслушивая указания, парень реально напрягся, а потом, окинув Милу оценивающим взглядом, проговорил:
— Да с нами, с нами она, чего сомневаешься, дорогой! Пиковые не подведут. Спит еще. Ты же сам дал то, чего ей занюхнуть нужно. Дрыхнет еще, не волнуйся. Не знаю. Если просишь, разбудим. Да жива она, жива твоя Лина. Раз заплатил, чтобы живой была, то живой и будет. Готовь бабки, те, что обещал. Никто нас здесь не тормозил. Это в Москве хай. В Москву не пускают. А из Москвы езжай — не хочу.
— Это он? — спросил у говорившего по телефону тот, что сидел впереди, делая знак, что ему нужно переговорить со звонившим.
— Да, — кивнул, не отрывая от уха трубки говоривший и добавил в трубку: — Тут с тобой Туз говорить хочет.
— Але! — отозвался Туз. — Там, на даче, у тебя точно никто не тусуется? А то нам западло пушки доставать и светиться. Мы твою кралю запрем, одного часового с ней оставим, а ты дальше сам с ней разбирайся. У нас своих дел по горло. Нет, бумаги сам подписывай. Прикатывай и разбирайся. Дорогой, за бумаги ты нам не платил. Я сказал, с бумагами сам разбирайся. Ни в какие столы и ящики мы лазить не будем. Как знаешь, дорогой. Но с нами расплатись.