– Однако, – продолжал Портер, – прежде чем мы сможем официально приписать авторство Джозефине Белл, нам нужны веские доказательства. Я призываю всех, кому небезразличны эти споры, кто хочет установить историческую справедливость, поддержать дальнейшие исследования и анализ. Я призываю Белл-Центр и Фонд Стэнмора открыть свои архивы и позволить независимым историкам искусства ознакомиться с имеющимися материалами. – Он сделал паузу и улыбнулся. – И я призываю всех насладиться выставкой.
Портер ушел, и сразу же послышалась громкая и удивленная болтовня толпы. Элегантно одетый мужчина рядом с Линой покачал головой.
– Господи, – сказал он женщине с длинными светлыми волосами и обнаженными плечами, стоящей рядом с ним. – Так чего же стоит моя Белл?
Лина медленно прошла в главную галерею, где висели портреты. Там царил хаос – всюду фотографы и журналисты, смущенные критики, ошеломленные и обеспокоенные владельцы работ Белл, – идти приходилось медленно. Подойдя к двери, Лина вышла на улицу подышать воздухом.
Мари в одиночестве стояла на тротуаре, курила сигарету и поправляла причудливые бретельки длинного и узкого бордового платья.
– Мари, – сказала Лина. – Поздравляю с выставкой. Там яблоку негде упасть.
– Ах, спасибо. – Мари подняла брови и выдохнула колечки дыма. – Но ты слышала? Этот тип из «Кристи» отказался прийти. А Фонд Стэнмора говорит, что они хотят подать в суд на меня! На меня!
– Но почему? – спросила Лина.
– Говорят, за клевету. Просто невероятно. – Мари протянула это слово, подчеркивая каждый слог своим французским гортанным выговором. – Невероятно. Они говорят, что теория о Джозефине – это политкорректность, пересмотр истории, на самом деле никаких оснований, ля-ля-ля. Но Портер уверен, а он знает манеру Белл как свои пять пальцев. И наконец, на-ко-нец, с холстами начинают работать эксперты. Рентген и поиск отпечатков пальцев с помощью этих их странных камер. Образцы почерка. Чтобы доказать авторство Джозефины, нужно время, вот и все, но меня это убивает. – Она сделала последнюю затяжку и раздавила окурок каблуком-шпилькой.
– А как поживает мистер Южная Вирджиния? – спросила Лина.
– Хорошо, но сейчас мы, конечно, не можем ничего продать. Кто знает, что будет с ценами? Если ничего толком не выйдет, рынок Белл обвалится, слишком много неопределенности. А если мы докажем Джозефину, картины разлетятся как горячие пирожки.
Мари умолкла и стала подкрашивать губы, сосредоточенно глядя в крошечную серебряную пудреницу, и тут Лину пронзил внезапный импульс, возможно, саморазрушительный и почти наверняка неразумный, но она поддалась ему.