Я наклонилась к миссис Бродмур и стала кормить ее супом, а Луис передвигался по комнате, подметал, что-то делал. Именно этот звук в конце концов оказался для меня невыносимым – царапанье метлы и громкий, отвратительный звон его цепей. Мне казалось, что стены сдвигаются, что комната стала меньше, и звук в этом замкнутом пространстве стал оглушительным. Я вскочила, едва миссис Бродмур проглотила последнюю ложку, и выбежала прочь. Мама странно посмотрела на меня, но не пошла следом. Я постояла снаружи, отдышалась и стала прогуливаться по берегу реки, пока мое сердце не успокоилось. Мама нашла меня там, она сама попрощалась с миссис Бродмур и по дороге домой не сказала ни слова о моем поведении.
Меня очень беспокоит то, что я вижу каждый день, и я чувствую, Кейт, что делаюсь истинной аболиционисткой. Папа не хочет вовлекать меня в свои дела, но я все больше стремлюсь к этому сердцем и разумом. Он думает, что я еще ребенок, и мой пыл – это детская страсть к чему-то непонятному, но он недооценивает меня. Я только жажду помочь ему, чтобы достичь самой достойной цели.
Твоя любящая сестра,
Дот
22 июня 1848 г.
Дорогая Кейт,
Сегодня была первая проповедь нашего нового пастора Престона Хоуди. Он проповедовал о воле Божьей и порядке всех вещей, и в его словах явственно слышалось недовольство последней проповедью, произнесенной пастором Шоу. Голос у него звучный и пламенный, а его фигура за кафедрой вдохновляет паству. Оглянувшись на собравшихся, я увидела их потрясенные лица. Никто не шумел и не чихал, дети не плакали, все внимание было приковано к раскачивающейся фигуре пастора Хоуди. Даже Сэмюэл сидел молча и открыв рот, и даже чудесным образом перестал стучать каблуками в заднюю скамью во время проповеди. Кажется, я одна не была особенно тронута. Да, манера пастора располагает к себе, я внимательно слушала его слова. Сейчас, когда я пишу это, я с тревогой вспоминаю, как наши соседи кивали и восклицали «Аллилуйя». Кажется, он считает себя своего рода противоядием пастору Шоу, будто мы все заражены и теперь он нас исцелит.
Папа так и не позволил мне помогать ему. Боюсь, он видит, насколько возросла опасность, ведь пастор Хоуди разжигает в соседях возмущение и праведный гнев. Я слышала, что аболиционисты бегут из городов даже к северу от Огайо, что людей избивают, мажут дегтем и вываливают в перьях, даже вешают. Отец, должно быть, чувствует тяжесть ответственности из-за той двойной жизни, которую он ведет.
Твоя
Доротея
28 июня 1848 г.
Дорогая Кейт,
Наконец отец разрешил мне присоединиться к нему. Прошлой ночью я уже ушла спать, но лежала без сна, как теперь часто бывает, и думала о будущем и о том, что оно нам сулит. Я услышала приглушенные звуки: тихо закрылась входная дверь, зазвучали тихие голоса, скрипнула дверь сарая, и бедная потревоженная Молли возмущенно замычала. Я натянула пальто и ботинки и выбежала на улицу. Все было неподвижно, небо в тучах и без звезд, совы молчали. В мастерской отца вспыхнул свет, и я медленно открыла дверь, ожидая, что папа рассердится на меня за непослушание. Но он повернулся ко мне, как будто только меня и ждал. На кого я была похожа – волосы взлохмачены, пуговицы расстегнуты, ботинки в грязи. «Дот, – сказал он, – войди и закрой дверь».