«Да, — подумал Юрка, — непросто передвигаться Трифону. Даже на ровном месте, по двору. Ноги-то никуда не годятся, как чужие… Коварно стрелял немец. Не убил — так искалечил на всю жизнь». Юрка тоже высвободился из тесной кабины, приткнул к стене хаты свой багаж, приодернул на себе китель и стоял в неловкости, ожидая появления хозяйки. Узнает его Нюра или нет? А он ее?..
Мягко, почти без звука, словно боясь отпугнуть от хаты и всего придворья солнечную тишину послегрозового утра, в сенях отворилась вторая, внутренняя дверь, и на низкий порог, щурясь от весеннего света, вошла молодая женщина — ладная да крепкая, точно спелое ядро ореха, налитая здоровьем и свежестью. Она была босиком, загорелые ноги ниже колен прикрывала синяя сборчатая юбка, белая блузка-безрукавка красиво облегала грудь и плечи; цветастая косынка — концами назад — придерживала темные волосы; в ушах каплями росы подрагивали скромные сережки. Ее лицо, сощуренные усмешкой глаза были такими же ясными и щедрыми в доброте, как сегодняшнее утро. Юрка, конечно, узнал Нюру. Мог ли не узнать первую в Устиновке песенницу? Но до чего же она похорошела в замужестве: расцвела — и только. На ту худенькую, угловатую и робкую девчушку, в которой ну ничегошеньки не было, кроме ласковой натуры и задушевного голоса, — намека не осталось.
— Та ты как быстро, Триша, седня управился, — обрадовалась она возвращению мужа. — Уже и почту забрал? — И сразу перебросила взгляд на незнакомого солдата.
— Знал, когда до дому повернуть, — загадочно улыбался Трифон. — От, земляка по дороге стренул.
— Здравствуйте, — поспешил с приветствием Юрка.
— Добрый ранок, — ответила приветливая хозяйка, все пристальней вглядываясь в Юркино лицо, как будто вот-вот готова была вспомнить его и не могла.
— Ну-ну, узнавай, кого я тебе привез, — подзадорил ее Трифон. — Проверим твою бабью память… Га? Чего молчишь?
Она еще настойчивей попыталась преодолеть, переступить невидимую черту забвения, достигнуть мыслью той дальней дали, за которой, очевидно, должна была таиться отгадка, — а то чего бы так хитро лыбился Трифон? — и опять не сумела найти ответа в своей памяти.
— Не узнаёшь?.. Ну? — напирал Трифон. — Шевели, шевели мозгой.
— Нет, не узнаю́, — сдалась Нюра. — Не вспомню.
Терпение у Трифона перегорело. Он досадливо привзмахнул палочкой:
— Та какая там у вас память? Курячая… Юрку не помнишь — сына тетки Людмилы? Он там они, рядом с Пелагеей жили.
— Помню, — раскованно выдохнула Нюра.
— Ну от, кой-как разглядела. А то стоит, блы́мает.
— Невжели ты, Юра?