Янычары, не смея спорить, поклонились господину и дружно разбежались в разные стороны. Похоже, это был их любимый маневр.
— Жестко, — прокомментировала я, когда за нами закрылись двери.
Рашед раздраженно дернул уголком губ.
— Оба посчитали себя выше того, чтобы принести воды поранившейся наложнице, и тем самым нарушили мой приказ. А зачем мне такие стражи во дворце? — он пожал плечами и вдруг добавил: — Ты можешь идти, Бакри, и ты, Малих, тоже.
Евнух испарился прежде, чем господин закончил говорить (наверное, опасался, что ему тоже достанется за неповиновение), а вот Малих все-таки задержался, презрев все страхи и здравый смысл заодно.
— Нет, этот день все же закончится кровопролитием, — обреченно вздохнул Рашед, и я едва удержалась от улыбки, как наяву услышав непроизнесенное «а ведь так лень!». — Чего тебе, раб? Хочешь обратиться ко мне?
Прим. авт.
«Во всякой красоте есть изъян» — арабская пословица.
Малих потемнел лицом, но бросил короткий взгляд на янычаров тайфы и все-таки заговорил — предельно вежливо, ничем не напоминая о прошлом вечере, когда ему было дозволено сидеть в присутствии господина и вести беседу на равных:
— Это я обезвредил заклинание Сабира-бея, мой тайфа, когда оно вышло из-под контроля и едва не убило Аизу, — сказал он, склонив голову. Особого уважения в этом жесте, впрочем, не было: высокий, массивный раб и в таком положении умудрялся смотреть на господина сверху вниз. — Я выхватил у чорваджи-баши свиток и разорвал.
Рашед нетерпеливо поинтересовался:
— И ты обратился ко мне, чтобы потребовать награду?
Кажется, если бы Малих сказал «да», то на него немедленно пролился бы дождь из прозрачных алмазов и темных изумрудов — просто ради того, чтобы тайфа смог, наконец, уйти по своим делам и не прослыть скупым хозяином. Но раб кивнул на меня и негромко признался:
— Аиза жива, мой тайфа, и это и есть лучшая награда для меня.
Я не сдержала растроганную и слегка смущенную улыбку. Рашед покосился на меня — и радоваться этакой экономии внезапно раздумал.
— Тогда чего ты хочешь? — с ленивым недовольством в голосе спросил он.
— Свиток разорвал я, — повторил Малих с нажимом, — хотя сидел на полу возле клетки. А ближе всех к чорваджи-баши стоял Нисаль-ага.
Улыбка сползла с моего лица. А Рашед-тайфа так изумился этому наушничеству, что, кажется, забыл разозлиться.
— Так ты обвиняешь моего придворного чародея в стремлении убить мою наложницу? — переспросил он, явно весьма позабавленный.
Малих молча склонил голову еще ниже, но в его исполнении это выглядело так, словно он только сильнее набычился, и тайфа быстро растерял все веселье.