- Будущая, — поправила я его и подняла бокал. — Ты давно там был? Там все-таки поставили статую королевы, как собирались?..
На самом деле ему нравилось и графство, и даже та самая злополучная статуя, эскиз которой не могли утвердить все те три года, что я проучилась на Иринее. В столице Рэвена держали люди, к которым он привязался, и все причины протест, по сути, сводились к необходимости прожить несколько лет вдали от них.
Раинер быстро выпал из разговора и вскоре ушел в свою комнату, отговорившись внезапно напавшей сонливостью.
А мы с Рэвеном ударились в сравнения: каким Ланвей помнила я и каким — он. И как-то вдруг выяснилось, что мы любили гулять по одним и тем же улицам, отдыхать в старом скверике над рекой — и даже в детстве бегали по одному и тому же подвесному мосту, вгоняя в ужас родителей.
Он рассказывал о городе с таким теплом, что мне снова захотелось там побывать. Зайти в цветочную лавку (уже целый магазин!) Юнити, повидаться с госпожой Лиминн, помогавшей сестре с ведением дел, завернуть в кофейню на центральной площади («Что, тоже пробовала кофе по рецепту господина Стринно? Где он только берет тот демонов перец, пьешь и плачешь, плачешь и пьешь…»), посмотреть, как цветет старая вишня в открытых садах градоправителя…
Рэвен был словно окошко в прежнюю жизнь, где еще парил призрак той славной наивной девочки, которая верила, что с ней все будет хорошо, потому что плохо быть не может.
…я не помнила, кто из нас потянулся первым. Но поцелуй был точно такой, каким я представляла себе свой первый поцелуй — еще до того, как его заполучил Старшой. Осторожный, легкий, очень нежный — просто прикосновение губ, которое ненавязчиво и естественно перерастает в нечто большее.
Я сама взяла его за руку и потянула в сторону жилых комнат.
Теплые объятия, в которых так уютно, что хочется, чтобы весь мир остановился и дал мне пару лишних минут. Тихий шепот — будто шелест речной травы в старом скверике на окраине Ланвея, поразительно легко поддавшаяся шнуровка на мундире — и платье, которое вовсе не пришлось расстегивать. И даже чертова кровать, слишком мягкая для нормального сна, для неспящих подошла идеально.
Рэвен был ласковым, как подобранный кот, внимательным и чутким. Он не спешил, не давил, реагируя на каждый вздох и стон, изучая меня — и я отвечала ему взаимностью; шептала те же милые нежности, эхом отзываясь на его слова и движения. С ним было легко.
Но в моей голове звучал совершенно другой голос.
Он хрипел, каждым обертоном царапаясь за грудиной, вибрируя по позвоночнику и растекаясь жаром по всему телу, плавил кости, не смолкая ни на мгновение.