Разумеется, в глубине души я понимала, что делала нечто запретное, но свобода опьянила, и я не тронулась с места, балансируя на самом краю.
Вскоре мужчины отправились вызволять меня.
— Расшибёшься! — пообещал один, уговаривая слезть.
— Глупости! Смотрите, как я могу! — похвасталась я, закружившись на месте.
У одного стражника от моей выходки начал дёргаться глаз. Все вместе они уже долго уговаривали меня пойти обратно в дом, но я и не подумала угомониться. Внимание взрослых мне чрезвычайно льстило. Я к нему не привыкла, и мне нравилось, что все они оказались заняты мной одной.
— Слезай! — дружно взмолись они, не решаясь пройтись по скользкой после дождя черепице, едва ли способной удержать большой вес.
— Нет! — затрясла я головой. Красуясь, я сделала пируэт и едва не упала вниз, зацепившись о неровность.
Вдруг за мужчинами послышались шаги. Я увидела своих соседок: Элина выглядела напуганной, а на Мев было страшно смотреть — так ярость исказила её красивое лицо. Не слыша предупреждений мужчин и не думая об опасности, она сама, хрупкая девушка, немногим старше меня, не побоявшись, залезла на крышу и схватила за ухо, оттаскивая от края.
— Ай! — заверещала я. Но девушка, вместо того чтобы испытать жалость, лишь понадавала ещё оплеух.
— Дура! — в сердцах обругала она.
Я ощутила обиду и досаду, что Мев так у всех на виду меня ударила, и потому не стала разговаривать с ней, когда она потом меня отчитывала. В нашей комнате она также не потеряла запала, ругая меня за безрассудство. Даже мать в детстве так грубо со мной никогда не говорила. Позже я ещё поплатилась за сумасбродность: по приказу госпожи меня выпороли, но даже тогда я не почувствовала такой обиды, с пониманием отнёсшись к суровому наказанию.
Пока Мев ругалась, Элина осуждающе молчала, а я сидела, отвернувшись к стене. Наконец Мев замолчала и вдруг крепко меня к себе прижала. Из её глаз полились непрошеные слёзы, она зарыдала, прижавшись к моему телу. Позже рядом села Элина и тоже обхватила нас обеих руками. Так мы и сидели: ничего не говорили, но беззвучно делились друг с другом напряжением, скопившимся за последние дни и даже месяцы, пока мы ещё жили в замке. Об этом инциденте мы никогда больше не вспоминали, но я знаю, что каждая из нас бережно хранит в памяти миг, когда мы из просто соседок, попутчиц и девушек, объединённых общим горем, стали чем-то большим, хотя ещё сами и не подозревали об этом, — семьёй.