Первые два шага на эстраде – тишина.
И в этот момент резкий голос Анны Ивановны из пятого ряда партера на весь зал:
– А поприветствуем великого артиста стоя!!!
Всеобщий шок. «Свобода на баррикадах»[13] в сравнении с этим – открытка.
Она была как две капли воды похожа на портрет Листа, висевший у двери директорской ложи. За глаза ее звали «Старуха Лист». Она это знала. Это ей было по душе.
Частенько она «выступала» под этим портретом. Ну, что-нибудь вроде того:
– Мировая музыка – это: а) немецкая музыка, b) немецкая музыка и с) немецкая музыка!
Она чеканила это поставленным голосом. Уж очень она ценила немецкую кровь Святослава Рихтера, унаследованную им от отца. По мнению Анны Ивановны, в этом и заключалась главная причина его гениальности.
Эти выходки назывались lecture[14]. И все бы было ничего, но собирался народ и попахивало скандалом. Кроме того, подобное повторялось частенько. Одним словом, это было безобразие.
Как же относился к этому Рихтер? Ведь ему очень просто было прекратить такое навсегда. Но он это не обсуждал и только посмеивался.
Приходил он к ней почти ежедневно, но в разное время. Иногда занятия захватывали часть ночи. Коммуналка напряженно молчала…
Занимаясь, он часто спрашивал:
– Ну, как?
И серьезно смотрел на нее, ожидая мнения, а не просто похвалы.
Он очень ценил ее вкус и художественную интуицию.
Однажды он получил из Англии ноты какого-то нового сочинения. Он тогда не знал английского, а ноты пестрели мелкими ремарками на английском языке. Он начал играть, не обращая внимания на них. Время от времени он останавливался, пожимал плечами и говорил:
– Странно… Ничего не понимаю!
Анна Ивановна что-то читала на кушетке. А он играл и останавливался и все повторял:
– Странная музыка. Не понимаю! Анна Ивановна, как Вам это сочинение? Я ничего не могу понять.
Она нехотя поднялась и подошла сбоку. Щурясь, сквозь очки она пробегала строчки:
– Что? Где это? Тут? Так вот же написано: «стеклянисто».
Она отчеркнула ногтем под английским словом. Он засмеялся:
– Вот что значит образование!
Образ был мгновенно схвачен, и все встало на места.
Однажды по подоконнику прозвучало знакомое.
Она открыла. Оглядев пустую прихожую и заглянув в коридор, Рихтер сказал:
– Идите. Я сейчас…
Она вошла в комнату, и вслед за ней покатились по полу банки американского ананасового компота, одна за другой. Целых десять штук. А вслед за ними вкатилась бутылка французского вина.
Так они играли.
Но в квартире было не до шуток. Собиралась гроза общественной ненависти. Об этом каким-то образом узнала Фурцева и пожелала защитить работу Рихтера.