«Я отношусь к нему, как к ребенку, — подумала она. — Даже к девочкам бываю строже, чем к нему. Чудно… И почему мне все кажется, что он без меня не прожил бы и дня? Ведь он не слабый и самостоятельный, и думающий. В сущности я ничем никогда ему не помогала в его деле, да, помочь не могу, а вот чувствую, что он без меня пропадет».
Вода в кофейнике уже бурлила, и Женя засыпала бурый, горько пахнущий порошок. Удивительно, как меняется запах после заварки кофе: дышать — не надышишься.
Тотчас всплыла грязновато-белая пена, и Женечка сняла с плиты кофейник. Пока Иван одевается, кофе отстоится и чуть остынет. И вспомнила, как они отвыкали от чая: она — густого, со сливками и без сахара: по-сибирски, он — от горячего, плиточного, вприкуску: по-вятски. Тому и другому нравилось свое, и не желая отстаивать его в ущерб другому и не предпочитая одно другому, они решили перейти на кофе. Как он не нравился обоим поначалу — горький, с ужасающим запахом сгоревших зерен, которым не утолишь жажды, а только обостришь ее. Но оба мирились с этим нерусским напитком. Не будет же каждый из них заваривать свой чай? А девочки который предпочтут? Теперь же они не могли обойтись без кофе по-женевски. Конечно, никто в мире еще не знает, что это такое, но такой кофе существовал. Его готовила Женя. Она добавляла в кофе сухих ягод лимонника, отчего напиток приобретал чуточку иной запах и чуточку иной вкус. А по-женевски — это потому, что никак не могли образовать слово от имени Женя. Ну, как, подумайте, его образуешь?
Иван вошел на кухню, Женечка собирала завтрак. Оглянулась на мужа: как ему идет эта серая шерстяная рубашка! В ней он кажется поплотнее, покрепче. Светлые волосы и серая рубашка — отлично. У Ивана природный вкус. Но она не задержала на нем взгляда, а продолжала заниматься своим делом. Теперь он глядел на нее, следил за ее движениями. Ее крепенькая фигура в халате из венгерского жатого полотна с красными мелкими цветочками была легче, изящнее. Плечи не казались не по-женски сильными, а бедра — широкими. Все в ней было сегодня ладно, правильно, что иначе и не придумаешь. А когда Иван хотя бы мельком бросал взгляд на ее диковато топорщившиеся груди и ложбинку на спине, или хотя бы вспоминал о них, ему всегда в таких случаях хотелось ее. Были, должно быть, на свете женщины красивее, складнее Женечки, он это допускал, но другой такой не было, Иван это знал с убеждением навечно влюбленного человека.
Они сели завтракать вместе. Дети еще спали. Августовское утро было уже по-осеннему туманно и глухо. На дворе под окнами кухни кто-то выбивал ковры — звуки ударов были короткие, вязкие, без эхо.