— Мам, Аскольд… С ним все хорошо?
— Ну, а что с ним может быть? Теперь все хорошо…
— Теперь… Чувствовало мое сердце.
— Не сходи с ума.
— Что с ним было?
— А ничего…
— Нет было, было. Чувствую!
— Ну, было, так прошло уже. И нечего малахолиться.
— Что? Говори! А то я приеду и заберу его.
Мать помолчала. В трубке шелестело, всхлипывало.
— Не езди, не надо, — серьезно сказала мать, — парень в полном здравии. Перекупался было. Головокружение, рвота. А теперь вчистую прошло.
— Тонул, что ли? Как же так… Мать опять помолчала.
— Да с ребятами увязался… Ну и опрокинулись.
Нина, вмиг потеряв силы, опустилась на стул. Нет, больше она не позволит увозить ее сына. Как можно так жить?
— Мама, — сказала она, — я прошу привезти Аскольда. Не спорь, я прошу.
Мать опять молчала. Телефонистка где-то далеко спросила, не закончили ли разговор, но мать строго сказала:
— Не влазь, чего шебуршишь! — И к Нине: — Не углядела, дочь, казни меня. Но, право, он теперь здоров. И оставь ты его мне. Ну, прошу я тебя, Нина! Какая мне жизнь без него?
— Нет, нет! — крикнула Нина, но телефонная трубка равнодушным голосом сказала: «Время кончилось».
За окном все еще лил дождь. В слабом свете утра блестел мокрый асфальт улицы.
Егор поздно вернулся из пионерского лагеря, когда Варя и Славка уже спали. Он сам разогрел ужин и в одиночестве поел на кухне. Картошка, не убранная с плиты, подзасохла, потеряла вкус, котлета отдавала кислинкой, должно быть, многовато намешали в нее хлеба, иначе не прокисла бы так скоро. И только крепкий чай с редким ароматом, не похожим ни на какой другой, был приятен.
Он думал о дочери. Как это и что с ней случилось? И когда? Почему он не помнил? Почему не замечал? «Не знаете вы своей дочери»… Да только ли не знает? Раньше не подумал о ее беде и теперь не заставит себя как следует подумать…
Не скажешь, что не любит ее или любит меньше, чем Славку. Со Славкой они, правда, быстрее находят общий язык, но на то они и мужчины. А мать-то как же, ей ведь ближе дочернее сердечко? Свои секреты, так и знай, завелись. Женщины…
Осторожно, стараясь не наделать шума, — дверь все же скрипнула, завтра не забыть бы капнуть на навесы масла, — Егор прошел в комнату, прилег на диван, чуть подвинув Славку, и заснул скоро, как привык к этому в поездах и самолетах. И всю ночь видел один и тот же сон, светлый, как утро. Всю ночь он был вместе с дочерью и тем высоким и симпатичным старшим вожатым, которого он видел в лагере. Дочь была веселой, смеялась и без конца говорила, говорила… и Егор не мог наслушаться ее речью.