— Сетка… конечно, лучше. Но я попробую так…
— Жена капитана… еще бы сетку, — морячок то ли иронически, то ли пренебрежительно поглядел на нее. Морячок посоветовал ей привязать зонт к лесенке, потом его поднимут, и усмехнулся:
— А взбирайтесь вот так, — сказал он и, ухватившись за веревочные переплеты, кошкой стал карабкаться наверх. Нина только его и видела, перед глазами лишь трепыхался, плясал коней трапа. Вот пляска кончилась, голос сверху подтолкнул ее, и она ухватилась за мокрые жесткие веревки.
— Встаньте на ступеньку твердо, потом переставляйте другую ногу, — наставлял сверху морячок. — Ноги-руки устанут, отдохните, разболтает крепко, выждите, когда шторм-трап успокоится. Все понятно?
— Понятно, — крикнула в ответ Нина.
— Долго трап не держите, мне скоро спускаться. Вниз не глядите…
Нину уже раздражал словоохотливый иронический морячок, и она со злостью ступила на первую переплетину.
«Дура, туфли не сняла, — обругала она себя, — как тут с каблуками».
Она мотнула одной ногой, потом освободила другую и тоже мотнула. Туфли со стуком упали на палубу.
Смоет в море? Ну и черт с ними, все равно пропали…
«Не глядеть вниз», — вспомнила она наставление иронического морячка. Раз за разом она переставляла ноги, шторм-трап качался, руки скользили по мокрым веревкам, высоко-высоко в небе плавала линия борта. Корабль был таким большим, что эта линия казалась горизонтом, выгнутым в обратную сторону. Дождь бил по лицу, тек по губам. Нина слизывала воду, глотала. Дождь мешал глядеть, ресницы набрякли, потяжелели. Она стала смотреть перед собой. Белый выпуклый бок корабля вовсе не был белым — он был исцарапан, облезл, кое-где на сварных швах бурел ржавчиной. Досталось бедному в штормах и льдах. Она хотела дотянуться до борта, погладить — таким близким показался ей корабль в эту минуту, но дотянуться не могла, лишь потеряла равновесие и взглянула вниз.
Она висела над пропастью. Волны бились о борт, разлетались брызгами. Море кипело и злилось, будто меж валунами там, на Раннамыйза. Там оно так же кипело и полнилось холодной злобой, бессильное с наката бросить свои волны на вызывающе зеленый берег, заросший лесом, травой, земляникой, не подвластный морской стихии. Оно злилось на обломки скал, вставших на пути волн. Здесь оно злилось на корабль Гуртового, ставший на их пути.
Закружилась голова. Нина закрыла глаза, прислонилась лбом к холодным и мокрым веревкам.
«Гибнут из-за любви и глупости одинаково часто, должно быть», — подумала она, как о чем-то постороннем, будто не о себе, и открыла глаза. Страх высоты прошел, и она снова раз за разом стала переставлять ноги по трапу, все вверх и вверх. Дальше пошло легче: ноги сами по себе, на ощупь находили ступеньку, если можно назвать ступенькой хлипкую пеньковую переплетину, руки уже не скользили, как бы прикипали ладонями к твердым мокрым веревкам, только зудели и горели ладони. Вот и борт совсем близко перед глазами и через несколько шагов, если можно назвать шагами это обезьянье карабканье по шторм-трапу, удастся коснуться борта рукой, но она не протянула руку и не коснулась обшивки. Она вдруг вспомнила, что где-то внизу болтается чужой зонтик, а может, уже не болтается, а утонул, потому что она небрежно его привязала. Что она скажет потом той женщине, которая была так добра к ней и которая все понимает и видит насквозь? Что значит вечное общение с людьми…