И пока она добиралась до верху, и пока ее не подхватили чьи-то руки, и пока она, ступая на последнюю ступеньку, не зашибла ногу, она не переставала думать о зонтике, который болтался где-то внизу, а может быть, уже и вовсе не болтался, и о той женщине с белыми волосами за своей стеклянной загородкой.
Кто-то подхватил ее и прямо-таки перенес через борт и поставил на палубу. Ей показалось поначалу, что это руки Гуртового, такие сильные и осторожно нежные. Она оглянулась и увидела того словоохотливого морячка, доставившего ее сюда на своем потрепанном катере. А он, поставив ее на палубу, по-девчоночьи босую, что-то сказал стоящим рядом ребятам по-эстонски, она поняла, что сказал он что-то о Гуртовом, ребята засмеялись, но она, чтобы остановить их разговор в том же духе, по-эстонски бросила «Спасибо» и попросила проводить ее к Гуртовому. Ребята переглянулись, один из них пошел за ней вдоль борта, а морячок с катера смущенно поглядел ей вслед, ударил себя ладошкой по мокрой мичманке и перевалился через борт, по-обезьяньи ловко хватаясь за шторм-трап.
Нина шла по железной мокрой и холодной палубе, подгибая покрасневшие пальцы, Впереди нее шел матрос с бравой походкой бывалого морского волка. Они спустились по трапу, теперь уже железному, с шероховатыми ступенями. Ступени были теплые, ноги это сразу ощутили.
«Да, — вспомнила она, — раз они говорили о Гуртовом, значит, он жив и все в порядке. Почему я забыла обрадоваться? Переживала все утро, а тут? Или потому, что он не встретил, у меня все остыло? Откуда же ему знать, что я тут?»
Но когда они, пройдя длинные коридоры, мимо многих одинаковых узких, фанерованных дубом дверей, оказались перед последней дверью, широкой, темно-коричневой, с ребристым рисунком красного дерева, силы едва не оставили ее. А когда матрос открыл дверь, пропустил ее и, войдя, вытянулся и что-то доложил о ней, она повернулась, увидела Гуртового, качнулась, решив, что это корабль качнулся, а не она, и оттолкнула чью-то угодливую руку.
— О, господи! — сказала она, когда Гуртовой взял ее на руки. — Ты жив?
— О, господи! — передразнил он, смеясь.
— Я волнуюсь все утро. Чуть с ума не сошла от разных предчувствий. Что-нибудь произошло?
— Да что могло произойти! — возмутился он. — Что ты выдумываешь, старуха?
Нина отметила, как руки его, его сильные, осторожные и нежные руки, дрогнули. Значит, он волнуется?
— Ладно, отпусти меня, — попросила она. — Скажи, чтобы подобрали зонтик и туфли.
— Зонтик и туфли?
— Да. Зонтик я привязала к шторм-трапу, или как он у вас называется, а туфли скинула на палубу катера.