– Да хотел проведать некоторые табуны. – Джамуха пренебрежительно махнул рукой. – Но теперь, когда дядья приехали, повременю, а дела подождут. Поедемте ко мне, там и поговорим.
Он первым повернул коня, с улыбкой оглядываясь на дядей, увлекая их за собой.
Они шагом проехали по куреню. Джамуха, в душе глубоко придавив досаду, все так же насильно удерживая беспечную улыбку, ехал между дядьями. Казалось ему, что дядья не почет ему оказывают, взяв его в середину, а охраняют, чтобы он не сбежал от них.
Подъехав к своей коновязи, он проворно спрыгнул с седла и принял у гостей поводья. Выскочившие из юрт мать и братья, кланяясь, помогали им сойти с лошадей. Их пригласили в большую юрту, проводя под руки, усадили на почетное место. На столе тут же появились большой медный кувшин архи, тарелки с нарезанной холодной кониной и конским же брюшным жиром. Нукеров завели в малую юрту и накрывали им отдельный стол.
Дядья Джамухи, важно подбоченившись, выжидали, с усмешкой на поджатых губах поглядывая на прислуживавших им хозяев.
Джамуха у внешнего очага, сбросив на снег дэгэл и засучив рукава рубахи, быстро заколол трехлетнюю, еще не жеребившуюся кобылу. Едва содрав шкуру с живота, распоров брюхо, он с кровью вырвал печень и почки. Оставив неразделанную тушу, уходя, он крикнул рабам, возившимся с санями у кожевенной юрты, чтобы дорезали ее.
Он занес печень и почки в большую юрту и, нарезав на берестяном подносе тонкими ломтями, поставил перед гостями. Те попивали поданный матерью айраг и теперь снисходительно смотрели на Джамуху, изо всех сил старавшегося угодить им. Тот торопливо вытер окровавленные руки поданным матерью чистым куском замши, расправил рукава и присел рядом с дядьями. Улыбаясь, стал наливать архи.
Стараясь задобрить своих гостей, он задумал во чтобы то ни стало отделаться от них с меньшими потерями, делясь с ними своей меркитской добычей. Сначала нужно было хорошенько угостить их, напоить, а после уговорить пожалеть его и не забирать слишком много.
К полудню, когда солнце через открытый дымоход заглядывало на онгоны, втроем они сидели уже хорошенько подвыпившие. Мать, положив им на стол все нужное и оставив молодую рабыню прислуживать им, ушла в другую юрту.
На широком китайском столе громоздились тяжелые медные тарелки с остывшей кониной. Чернели, заплывшие кровью, недоеденные куски сырой печени, вперемешку с ними валялись желтые растаявшие полоски внутреннего конского жира. В чашах желтым жиром блестел остывший суп.
Хя-нойон, сидя рядом с Джамухой на хойморе, с побуревшим от выпитого лицом, злобно выговаривал ему: