– Понимаю, дядя Алтан, – наконец с просветлевшим лицом улыбнулся Джамуха. – Как вы все хорошо обдумали!
– Ну, что теперь скажешь, умен твой нагаса?
– Очень умен!
– Стоит к нему прислушиваться?
– Надо прислушиваться!
– Ну, раз так, давай выпьем за наше дело.
– Давайте, дядя Алтан.
Джамуха налил, и они, молча глядя друг другу в глаза, понимая друг друга без слов, подняли чаши и выпили.
Алтан, исполнив свое дело, принялся закусывать жирной, хорошо проваренной лосятиной, отрезая ножом от огромной левой лопатки на берестяном подносе, улыбчиво поглядывая на племянника. Он звучно, по-волчьи чавкал, с наслаждением поглощая кусок за куском.
Джамуха сидел, словно отрешившись от всего. Молча, с восторженной улыбкой в глазах он взирал куда-то вдаль. От неожиданно открывшейся возможности свершения своей давней мечты он как будто растерялся и был взволнован так, что ему словно перебило дыхание и не хватало воздуха. Он несколько раз глубоко вздохнул, с трудом свыкаясь с мыслью о скором свершении того, что казалось почти непостижимым. Вдруг он быстро налил в свою чашу арзу и жадно выпил, почти не почувствовав горечи крепкого вина и не заметив удивленного взгляда дяди.
Он явственно представил себе, как множество нойонов керуленских и борджигинских родов, по обычаю собравшись в верховье Онона на виду священной горы Бурхан-Халдун, приносят ему клятву, саблями рубят псов и жеребцов, пьют их горячую кровь и провозглашают его своим ханом…
«Джамуха-хан!!! – слышался ему рев всего народа, и он восторженно осознавал: – Я монгольский хан!..»
Но вдруг среди лиц, улыбающихся ему заискивающе и подобострастно, которые он в своем горячем воображении видел перед собой, промелькнуло одно, близко знакомое, и тут же все рухнуло, исчезло, и вновь вернулась серая, будничная явь…
«Тэмуджин, анда… А он-то где будет в это время? – растерянно спросил он себя. – Как он отнесется ко всему этому?..»
– Дядя Алтан, тут есть еще одно препятствие… – Джамуха нерешительно посмотрел на него.
– Какое? – спросил тот, перестав жевать.
– Мой анда, Тэмуджин. Он, я думаю, не будет согласен давать мне клятву как хану. Мы ведь равные люди.
Алтан усмехнулся, пренебрежительно махнул рукой.
– И пусть не дает, кому он тогда будет нужен. Когда тебе подчинятся десятки родов и большинство монголов будут под твоей рукой, ты не будешь нуждаться в его дружбе. А он пусть живет по-своему. Хочет, пусть дружит с тобой, не хочет, пусть откочует.
– Он ведь анда все-таки, – Джамуха смущенно улыбнулся. – И помог мне немало.
– Брось! – уже беря власть над ним, решительно махнул рукой Алтан. – Тебе вот что надо понять и крепко запомнить: никогда никакой хан не приходил к власти с такими мыслями, как ты сейчас. Ханство – это не детские игры. Знаю это, потому что сам я из ханского рода, а отец мой был последним ханом у монголов. И раз я сын хана всего монгольского племени, то имею право лично провозгласить тебя на монгольский трон, а ты должен послушаться меня и разом отречься от всех своих старых друзей. Я тебя сделаю ханом, и я должен быть единственным твоим другом. Если ты действительно повзрослел умом, ты это поймешь, а если нет, то ничего у тебя не выйдет, а Тэмуджин захватит все, что ты не смог взять. Крепко возьми себе в ум: не возьмешься за ханство ты – все захватит он, твой анда. Уж он-то не будет считаться с тем, кто ему анда, кто брат, кто сородич. Если говорить прямо, он и есть главный наш с тобой враг. Вот кого надо опасаться, против кого надо выстроить нашу защиту. А то, что он тебе помог, – так он сделал это со своим расчетом: ведь ему было выгодно, чтобы ты завладел отцовским улусом: кто в племени, кроме тебя, мог ему помогать? Ну, ты ему помог в меркитском походе, вот вы и в расчете, теперь ты ничего ему не должен. А если будешь цепляться за старую дружбу, то знай, что таким путем не становятся большими властителями. Хан не должен пускать слезы по старой дружбе. Хан – это вожак в табуне, ему неведомы иные мысли, кроме власти. Ты понял?