– А за что же он вас отхлестал? – удивленно спросил Хасар, восторженным взглядом взиравший на него сбоку.
– За провинность! – Старик строго сдвинул седые брови. – За то, что взял из кучи татарскую мадагу, когда еще не делили добычу. Позарился я на рукоятку из белой кости, на конце ее вырезана была голова невиданного зверя, а сама кость белая, как сметана… Ну, а я тогда молодой был, глупый и дерзкий, так и сказал своему нойону: разве не могу взять всего лишь одну мадагу, когда вам в битве жизнь спас. А он мне ответил: «А что другое ты, мой нукер, должен был делать в битве?..» Вот какие мудрые слова он сказал! Я тогда сразу в ум вошел, понял, что такое нукер. Потом уже, перед тем, как возвращаться из похода, Бартан-багатур выстроил все войско и среди других похвалил и меня. А то, что побил, он правильно сделал, – закончил он свой рассказ. – Что будет, если каждый будет хватать из добычи, какой это порядок?
Тэмуджин расспрашивал другого старейшину, бывшего нукера прадеда Хабула, о том, как тот ездил в Китай и как чжурчженский хан принимал его.
– Хабул-хан плавал и нырял не хуже выдры, по Онону с одного берега до другого под водой мог проплыть, – надсадным старческим голосом рассказывал тот. – А тогда, в гостях у чжурчженского хана, когда подходило время пира, он сказал, что южная страна очень жаркая для монголов, и он хотел бы пировать у реки. Тот согласился, и столы накрыли на берегу Хатунай-гола[25]. На пиру Хабул много ел и пил, показывая, что доверяет хозяевам. Но время от времени, под видом того, что ему нужно охладиться, он купался в реке и подолгу заныривал, а на глубине выблевывал все съеденное и выпитое. Когда чжурчженский хан спросил его, почему он так долго находится под водой, Хабул отвечал, что внизу вода холоднее, и он после этого бодрее себя чувствует…
Тэмуджин, слушая старика, подумывал вскользь: «Хабул-хан не раз ездил в Китай на переговоры, Амбагай-хан и Ухин-Бархаг были там казнены, а мне когда-нибудь приведется ли там побывать?..»
Киятские нойоны сидели на пиру понурые, почти не вступали в общие разговоры. Словно чем-то обделенные, они кривили лица в насмешливых ухмылках. Алтан и Даритай с язвительными лицами перешептывались между собой. Бури Бухэ зло чертыхался, бурчал под нос, но пил много и жадно, часто хватая со стола кувшин и наливая себе одному. Выпив, он с хрустом рвал зубами бараньи хрящи, медленно и тяжело жевал, шевеля желваками, зло поблескивая вокруг мутными глазами.
Тэмуджин посматривал на них и не мог угадать, чем дядья недовольны: то ли они ожидали, что им здесь будут оказаны особые почести, как старшим сородичам, что им будут подносить ценные подарки, или думали, что хозяева должны были просить у них особого разрешения на принятие младенца в киятский род. На всякий случай, чтобы этот праздник не явился началом каких-то новых обид и счетов между ними, Тэмуджин решил перед отъездом дядей особо поблагодарить за участие в обряде и каждому преподнести весомый подарок. Он уже обдумывал, чем одарить их, но дальнейшее разом перечеркнуло его задумку.