Первым об этом заговорил Хасар. В один из вечеров, когда сидели всей семьей за очагом, он вдруг спросил:
– Брат, а когда мы за Таргудая возьмемся?
Тэмуджин, утомленный многими делами и прибывший домой с единственным желанием отдохнуть, был раздосадован не ко времени заданным вопросом.
Сдерживая раздражение, он сказал:
– А ты что думаешь, это простое дело?
– А чего там трудного? – тот удивленно повертел головой. – Мы целое меркитское племя разгромили, а этих тайчиутов нам как тарбаганов разогнать.
– Меркитов мы с помощью Тогорил-хана и анды разгромили, – напомнил ему Тэмуджин и взялся за еду, показывая, что не желает об этом говорить.
– Ну и теперь почему бы не позвать их, – не отставал Хасар. – Ведь Тогорил тебе обещал помочь вернуть отцовский улус. И Джамухе что стоит снова подняться с нами? На то и анда. От Таргудая только шерсть полетит.
Тэмуджину не хотелось сейчас объяснять ему, что у него сложились другие отношения с ханом и андой, да и задело его то, как легко рассуждает брат о его делах.
– А ты не подумал, что это будет новая война в племени? – спросил он, теряя терпение. – Таргудай, думаешь, захочет отдать нам все просто так? А за ним стоят другие роды. Меркитов мы разгромили, потому что они чужие и всегда были нам врагами. А борджигины хоть плохие, но свои. Что люди скажут, если мы натравим на них кереитов с джадаранами? Эти ведь не просто так пойдут, они будут грабить, хватать что попало, да и неизвестно еще, сколько крови прольется… Ты хоть немного думаешь перед тем, как сказать слово?
Хасар замолчал, обиженно опустив взгляд.
– Если не понимаешь ничего, – Тэмуджин озлобленно смотрел на него, – сиди и молчи, а я сам решу, когда что начинать.
Больше в семье не заговаривали об этом. И сам Тэмуджин заставил себя на время забыть о предстоящем деле с Таргудаем, с головой ушел в устройство улуса.
Все последующие дни он ездил с нукерами по дальним урочищам, редко ночуя в своем курене, осматривал пастбища, заселял их людьми, назначал старших. Осматривал он и вновь основанные войсковые курени. И с каждым днем, вникая в новое для себя большое дело, он все больше ощущал на душе тяжесть огромного владения, павшего на его плечи. Слишком обширны были его земли, слишком много было на них людей, войск, скота и лошадей, чтобы охватить их всех мысленно и уследить за тем, что среди них происходит. Каждый курень, стойбище, каждая войсковая тысяча и сотня жили своей внутренней жизнью, часто соперничая между собой, высматривая свои выгоды в ущерб другим, и нужно было все время присматривать за ними, предупреждать споры, держать свой ум в напряжении, управляя всем улусом.