Рагнарёк (Байетт) - страница 20
Надежда – на что?
Боги знали, Один знал, что время волка еще придет. В конце всего волк воссоединится с родичами. Предсказаны были ужасы. Ждали, что вырвется на свободу пес Гарм, сторожащий Хель[23]. Гарм был в родстве с двумя волками, вечно гнавшимися за Солнцем и Месяцем под черепом Имира. Тоненькая девочка читала о мире, созданном из растерзанного тела великана, и рассматривала картинку: день и ночь, солнце и месяц в колесницах, запряженных прекрасными конями. Светила мчали отчаянно быстро, и девочка понимала: они живут в бесконечном страхе. Позади у них волки вытянулись в бешеном беге. Загривки вздыблены, языки наружу, неустанная волчья погоня, ждущая: вот споткнется добыча, вот на секунду замешкает… Откуда взялись эти жуткие создания? Девочка не знала. По легенде, они были дети мрачно-свирепой великанши из Железного леса, Фенрировы братья. Девочка думала, что было, наверное, время, когда новенькие светила двигались, как пожелают: блуждали по небосводу, останавливались продлить какой-нибудь дивный денек, или лето, или темную ночь без снов. В одном древнем мифе у волков были имена. За солнцем гнался Сколь, а Хати, сын Хродвитнира, хотел схватить луну. Получается, думала девочка, что ровное движение света и тьмы, смена дня и ночи, зимы и лета – все это от страха, от волков под черепом. Порядок происходит от пут и цепей, от пугающих когтей и клыков. Девочка, окруженная войной, мрачно читала еще одно предсказание: будет волк по прозвищу Лунный пес. Он выпьет кровь всех убитых, проглотит небесные тела и кровью запачкает небосвод вместе с Вальгаллой. От этого обезумеет солнце с его жаром и светом и великие ветры помчат по земле, валя леса и дома, опустошая поля и равнины. Под ветром искрошится морской берег и дрогнет исконный порядок вещей.
Ёрмунганда
1. На мелкоморье
Змейка летела вниз и меняла облик: то, окаменев, превращалась в копье, острую морду направляла вниз, и тогда поблескивали клыки и ветром откидывало назад гриву из мясистых отростков. То, как хлыст, свивалась в кольца и петли, то легкой лентой порхала в воздушных струйках. Она была зла, что ее силком разлучили с братьями, но натура чувственная брала свое: ей нравилось, как ветер шурша гладит ее, нравился запах сосен, вереска, горячих песков, соли. Она смотрела, как море морщится, сине-стальное в желтоватых гребнях, и в нужный миг вошла в него гладко, как ныряльщица, головой вниз, вытянув сильный хвост. И вниз – сквозь новую стихию до самого дна и вдоль, вздымая вихорьки песчинок, гладко скользя меж каменных выступов. Она была земное чудище, росла в Железном лесу, играла в густо-зеленых тенях, лежала, свернувшись в пыли. Теперь она узнала соленую воду и новую легкость в мышцах, всплывала невесомо, серебрясь, как молодой угорь. Поначалу она держалась на мелкоморье, кроваво-красными ноздрями ловя береговой воздух, пробиралась через каменные озерца, скользила вдоль линии прилива. Цапала крабов, морских блюдечек и устриц, острыми клыками вскрывала панцири моллюсков-черенков, раздвоенным языком выуживала сочное мясцо. Ей нравилось искать и находить. Защитный облик добычи ее не обманывал, и напрасно раки-отшельники поспешно прятались в заброшенных раковинах.