Локи видел, как убивают богов его чудовищные дети. Видел, как боги убивают его детей. А потом, когда уже застывала кровавая слизь, покрывшая поле, Локи бился на мечах с Хеймдаллем, зорким глашатаем. В обоих кипела бесстрашная, отчаянная ярость. Противники сразили друг друга, и тела их упали накрест.
Земля досталась Сурту. Его огонь лизал искалеченные ветви Иггдрасиля и пожирал его корни в глубине земли. Чертоги богов валились в огненное озеро. Скорбная Фригг сидела на золотом престоле, глядя, как язычки огня перебегают по дверным косякам и гложут основание чертога. Она не пошевелилась, когда пламя охватило ее, а потом стала черным остовом, пеплом среди падающего пепла.
Суртов огонь кипел во чреве моря. Рандрасиль смыло яростным теченьем. Его дивная крона поблекла и умерла. Раскаленное море трепало ее вместе с мертвыми созданиями, некогда находившими в ней кров и пищу.
Время шло, и однажды огонь потух. Осталась только жидкая черная гладь, на которой мигали искорки света, проникшего в пробоины черепа, да покачивались несколько золотых фигурок для игры в тавлеи.
Тоненькая девочка после большой войны
Картину всеобщей гибели девочка сберегла, словно овальную пластинку базальта или аспидного сланца. Этот плоский черный камешек она постоянно полировала в мозгу, где уже жили призрачный волк и змея с тяжкой тупоконечной головой и блестящими извивами хвоста. Девочка искала в книгах только то, что ей было нужно, и предпочла не воображать, не помнить то место в «Асгарде и богах», где говорилось о возвращении богов и людей на обновленную, зеленую равнину Иды. Педантичный немец-редактор писал, что всеобщее воскрешение, скорее всего, – христианские наслоения на первоначальном суровом мифе. Этого было достаточно: девочка сразу ему поверила. Ей нужна была первоначальная концовка, где остается лишь черная вода.
Черный камешек в ее мозгу и темная вода на книжной странице были одним и тем же – особой формой знания. Так уж работают в нас мифы – вещи, существа, истории, населяющие разум. Их нельзя объяснить, и сами они ничего не объясняют. Миф не доктрина и не аллегория. Чернота погибшего мира поселилась у девочки в голове и примешивалась теперь ко всему, что она видела и переживала.
Девочка берегла Рагнарёк до времени, когда станет окончательно ясно, что отец не вернется. Но однажды глубокой ночью он вернулся. Девочка проснулась в своей комнатке с неснятой еще светомаскировкой, а на пороге стоял отец – сияние золотисто-рыжих волос, золотой крылатый значок на кителе, руки раскинуты ей навстречу. Девочка ринулась к нему, и в голове у нее рухнули стены, защищавшие от грядущего горя. Но черный камешек Рагнарёка остался.