Она что, издевается?..
— Маршал Хаттари, нет. — Я наклонился, подцепил лепреконскую голову за клок волос.
— Надеюсь, у тебя есть лопата. Не хочу, чтобы это всплыло в реке.
— Лопата? — переспросила она, всем видом давая понять, что оскорблена до глубины своей чёрной сидской души. — О, сэр, как многому мне ещё предстоит вас научить.
— Надеюсь на это, Киро.
Уже намного позже, лёжа в своей постели, я вдруг осознал: кажется, посиделки до пяти утра прочно вошли в мою жизнь. И я совсем не против.
Дело было вовсе не в жутковатой прогулочке по лесу Лливелин посреди ночи. И даже не в горячем полусыром стейке, в который я вгрызся, желая утолить голод. Не тот, от которого ворчит желудок и портится настроение. Нет, не тот.
Мой голод совершенно иного толка.
— Киро Хаттари, — выдохнул я в тишину тёмной комнаты. — Мериг Майред Мор...
Истинное имя сидхе — внезапный подарок, выданный мне невесть за какие заслуги — слетело с языка неведомым заклинанием. Тоненько зазвенело на струнах волшебства, пахнуло ванилью, миндалём и сосновой канифолью, осело на коже нежным касанием чуть тёплых пальцев.
Улыбнулся как кретин. И искренне порадовался, что никто меня сейчас не видит.
Дары от сидхе несут в себе множество бед, это в любой детской страшилке оговорено на сто рядов. Да только нет там ни слова о том, как трудно от их даров отказаться. Вовсе невозможно, что уж.
Ведь моё множество бед я знаю в лицо — и поди ж ты, не имею ни малейшего желания от них бежать. Наоборот даже, я их жду.
Или скорее жажду.
Истинное имя даёт власть над сидхе? Брехня. Очередной самообман испуганных людишек, без толку надеявшихся укротить первородных чудищ.
Ну, так я всегда думала. До того, как вместе с именем у меня похитили сон, покой и здравый смысл.
Мериг Майред Мор.
Опять он за своё, зар-раза!
Но хватило одного взгляда на клыкастого наглеца, чтобы сердитая отповедь застряла где-то в глотке. О нет, охота вовсе не спорить, а податься вперёд, провести ладонью по коротким чёрным волосам; кончиками пальцев проследить чёткие линии острых скул и сильной челюсти; большим пальцем коснуться чуть подрагивающих в усмешке губ.
Да, вот это всё я и проделала, самую малость подивившись своему нахальству. И Люциан против таких вольностей не возражал, судя по тому, как вспыхнули и тут же потемнели его глаза.
— Серьёзно, Люк? Снова? — всё же пробурчала я с упрёком. — Не надоело?
— Не надоело, — эхом откликнулся он. — И не уверен, что когда-нибудь надоест. Ты против?
Против? Нет, скорее. Нет.
Я говорю на трёх языках, но просто не могу подобрать слов, чтобы описать, что я чувствую всякий раз, как он зовёт меня.