— Ну уж нет, — сказал помятый человек в уютном свитере. — Наш стрим не закончен, мы не разгадали ещё две загадки. Мы отправляемся на безымянную планету, отыщем Роберта, спасём его. И зададим пару вопросов.
— Все вместе? — растроганно спросил профессор Корвин.
— Все вместе, — подтвердил Одиссей Фокс.
✦ Глава 8: Старая история ✦
— Ты был неправ, — сказала Ана. — В конечном итоге я оказалась бесполезна.
Она держалась за взлохмаченную голову и выглядела одновременно виноватой и злой.
— Вообще-то Шур вырубил тебя первой, потому что считал слишком опасной. Это был удар-комплимент.
— Но он ошибся. По-настоящему опасным был ты.
— Так и есть. Я старше, умнее и сильнее тебя. Ну, не физически, но в целом. Я выдержу там, где ты сломаешься; я всегда как минимум на шаг впереди. И шутки у меня лучше. С этим ничего нельзя сделать, я не могу стать хуже, чтобы тебе было комфортно и легко.
— Я прекрасно это понимаю, — Ана побледнела. — И буду знать свою роль: послушной ученицы великого детектива.
— И со временем ты узнаешь, сколько на самом деле значит эта роль, — отрезал Одиссей. — А сейчас, пожалуйста, найди на этом корабле капсулу экстремальной медицинской помощи и подготовь к приёму пациента-человека. Мы не знаем, в каком состоянии Робинзон, если он ещё жив.
Через прозрачные сегменты сферы было видно, как приближается безымянная планета с длинным регистрационным номером. И, боже мой, она была оранжевая, но лиловая, ровная, но кривая, пупырчатая, но колючая. Двойственная целиком от и до. Эмо-панель взорвалась всеми оттенками восторга.
«Это не координаты планеты» крикнул кто-то. «Это координаты чудес!»
— Бедный Роберт, — содрогнулся детектив. — Как же он жил в таком мире?
— Первую тысячу лет тяжело, а потом привыкаешь, — полчаса спустя философски ответил высохший и истощённый старичок, лежащий в открытой мед-капсуле.
Его кожа была загорелой клочками: белые участки соседствовали со смуглыми, смуглые с тёмными от загара. Редкие белесые волосы, как тонкая солома, неровно падали на измученный выживанием лоб. На макушке ближе к затылку красовалась грубая, хоть и давно зажившая рана: след от проникающего удара, который когда-то уничтожил его нейр.
Робинзон выглядел как сморщенный губошлёпый туземец — каждая черта по-отдельности плоха и некрасива, но вместе они складывались в удивительно живое и вызывающее симпатию лицо. Оно то замирало, и тогда походило на затвердевшую маску страдания напополам с улыбкой. То оживало, и тогда лучилось иронией и добротой.
— Солнце-то ни в чём не виновато, но светит ровно, а вот здешняя атмосфера пестрит, — пояснил Роберт, заметив взгляд Аны. — И носовые фильтры часто забиваются, потому что местный воздух то пожиже, то погуще.