И только по дороге Соломка постепенно стала приходить в себя и нарастала громкость звуков — работающий двигатель, тихая музыка, автомобильные сигналы.
Она сидела впереди возле ведущего машину Тартуги, на заднем сиденье пристроился адвокат Оглай собственной персоной.
В горле першило, и пришлось пересиливать себя, чтобы спросить:
— Куда мы едем?
Тартуга глянул в зеркало заднего вида — Оглай тут же дёрнулся вперёд и подсунул ей папку с какой-то бумагой.
— Подпиши, что не имеешь к Гнату претензий.
Соломка взяла ручку и подписалась. Какие там претензии? Испытывай она подобную боль, объект этой самой боли снесла бы к чёртовой матери с дороги и ни разу бы не пожалела.
— Так что произошло?
— План не вышел. Ужин не удался. — Ответил Тартуга.
— Что с ним случилось?
Тартуга снова глянул через зеркало на Оглая.
— Нервный срыв, — бодро сообщил тот тем самым инертным адвокатским тоном.
— Куда вы меня везете?
— В наш город.
Прикинув, Соломка поняла, что ей наплевать, куда её везут, лишь бы оказаться подальше от ресторана, а в идеале — остаться бы одной в помещении с кроватью.
Город Племени не имел названия и очень напоминал обычный комплекс таунхаусов, разве что забором странным обнесен. Но какая кому разница?
Тартуга припарковался у одного из домов, открыл чёрную входную дверь и предложил выбрать любую спальню на втором этаже, кроме той, в которой мужские вещи — это его спальня.
Соломка молча поднялась, зашла в первую попавшуюся комнату, упала на кровать и отрубилась.
* * *
Из закрытого фургона ничего не было видно, что только сильнее злило Зверя. Однако на подъезде к таунхаусам он уже успокоился, давала о себе знать старая привычка — и когда фургон остановился и дверь открыли, Гнат остался сидеть на полу, не пробуя выскочить и убежать в лес, как поступил бы Зверь. Его одежда превратилась в лохмотья, а грудь болела от порезов. Но эта боль не могла перебить другую, поэтому он сидел, опустив голову, и тупо смотрел в пол.
Раздался грохот — кто-то вошёл и присел рядом на корточки. Знакомый запах выражал не столько укоризну, сколько поддержку, отчего совесть мучила только сильнее.
— Гнат.
Тот словно не слышал.
— Гнат, ты сорвался.
И снова никакой реакции.
— Теперь легко ничего не исправишь. Мы, конечно, вступимся… за своего-то, но теперь только упираться рогами в ворота, как баран, понимаешь? Теперь по-хорошему не выйдет. Но если тебе станет легче — я тебя понимаю.
Легче не стало.
— Я и сам помню её запах и какую ярость он вызывал. Но это просто от неожиданности, слышишь? Только вначале, взятый врасплох, я реагировал на него инстинктивно и отпускал свою ярость на волю. Теперь, зная, что будет, я легко себя контролирую. И понимаю, что запах другой, в нём проступает всё больше другого — женского, мягкого и вкусного. Переключайся. У тебя всё получится. Просто не может не получиться, я же тебя знаю! Ну всё, теперь иди отдыхай.