— Ольга Константиновна…
— Вместе с ним, говорят, было убито без всякого следствия и суда еще почти сто человек. Некоторых вы наверняка знали по Следственной комиссии — например, бывшего члена Государственного совета Николая Алексеевича Маклакова… или министра внутренних дел Хвостова… или министра юстиции Щегловитова…
Кажется, припомнил Александр Блок, после недавнего объявления большевиками Красного террора обо всей этой истории что-то писали в газетах.
— А еще, — продолжала вдова Белецкого; каждый звук ее голоса отдавался раскатистым эхом в гулком пространстве лестничных пролетов, — там же были убиты протоиерей Иоанн Восторгов, епископ Селенгинский Ефрем…
— Это ужасно… — прошептала Любовь Дмитриевна и для чего-то оглянулась по сторонам.
— Мне рассказали, что за несколько минут до расстрела муж единственный попытался бежать. Но приклады китайцев из караульной команды вогнали его в смертный круг…
— Ольга Константиновна, голубушка… — Блок попытался было произнести какие-то слова сочувствия, но женщина продолжила сама:
— Мне рассказали также, что после расстрела все казненные были ограблены… — В прозрачной темноте на миг повисла пауза. Затем женщина добавила:
— Вот, господин Блок. Возьмите. Незадолго до ареста муж попросил передать это вам в случае его смерти. Лично вам, из рук в руки…
— Что это? — Блок почти не удивился, принимая от собеседницы нечто, размером и формой похожее на канцелярскую папку для бумаг.
— Степан Петрович не объяснил.
— И что мне с этим делать?
— Муж сказал, что вы сами почувствуете и поймете, как следует поступить.
— Саша… — супруге поэта разговор совсем не нравился, но Блок уже принял папку, и возвращать ее было как-то неловко.
— Я смогу вас найти? Для того, чтобы…
— Нет, — устало ответила женщина. — Я с детьми уезжаю из Петрограда… на юг.
— Понимаю.
Следующий вопрос оказался для Блока и для его жены по-настоящему неожиданным:
— Это вы написали поэму «Двенадцать»?
— Да, это я написал.
— Муж сказал, что вам следует доверять.
Именно вам… — В словах вдовы убитого чиновника полиции теперь довольно ясно слышалось сомнение. — Потому что, по его убеждению, вы никогда не пойдете одним путем с большевиками. Удачи вам, господин поэт…
— Всего хорошего, мадам…
Уже спускаясь по ступеням гулкой лестницы, она обернулась и добавила:
— Степан Петрович никогда не ошибался в людях. Надеюсь, что он не ошибся и на этот раз…
На свету канцелярская папка с бумагами оказалась не черной, а темно-зеленой. Никаких надписей или оттисков на ней не было. Александр Блок потянул аккуратно завязанные тесемки, и на него снизу вверх, с двойной тюремной фотографии, посмотрел довольно молодой мужчина с выразительным, но не ярким лицом. Большой, тяжелый лоб с залысинами, печальные глаза, усы, бородка…