Для писателей, музыкантов, художников в двадцатом году это часто оказывалось чуть ли не единственной возможностью спастись от голодной смерти. Уничтожение дореволюционных банковских вкладов и прекращение выплаты пенсий, закрытие независимых газет, журналов и частных издательств почти полностью лишило многих из них средств к существованию. Даже сам Александр Блок, помнится, в день открытия Дома искусств писал как о чем-то значительном, необыкновенном и почти фантастическом:
«Разносят настоящий чай, булки из ржаной муки, конфеты Елисеевские. Н. С. Гумилев съедает три булки сразу. Все пьют много чаю, кто успел выпить стакан, просит следующий, и ему приносят…».
В дальнейшем одной из главных причин особой популярности «Диска» стала также возможность согреться: не имея возможности топить свое жилье, литераторы предпочитали ютиться в маленьких комнатках особняка Елисеева на Мойке, превратив его в своеобразную писательскую коммуну.
Под самый Новый год по советскому календарю Блок сломал на растопку домашней печки-буржуйки доставшуюся его жене по наследству конторку Менделеева, за которой когда-то работал великий ученый. В одном из писем Блок даже срифмовал: «Святые слова — дрова!».
Впрочем, все-таки в первую очередь Дом искусств оказался едва ли не единственным местом в большевистском Петрограде, «где еще можно было о чем-то разговаривать на привычном языке и смотреть на человеческие лица…».
Корней Чуковский, добрый гений «Диска», разрывался между хождениями в различные комитеты советской власти, лекциями по литературе, заседаниями многочисленных общественных организаций, собственным творчеством, работой с начинающими писателями — и бесконечными хлопотами о продовольствии и топливе, о расселении литераторов и улаживании постоянных обид между ними. Помимо этого, он занимался подбором библиотеки и готовил издание нового художественного журнала.
Как-то Блок попросил его помочь и заступиться перед властями за одного их общего знакомого — писателя, который был арестован чекистами только за то, что последовательно отстаивал свои убеждения и верования в литературе. Как сообщили Блоку родственники, он был увезен из дома больной, с высокой температурой — и последнее обстоятельство особенно встревожило поэта, который очень опасался, как бы арест и предполагавшееся отправление в Москву не отразились на здоровье писателя роковым образом. Несомненная вздорность обвинения — участие в монархическом заговоре — превращала эту историю в сплошную нелепость, при том, что дело шло не больше и не меньше чем о жизни тяжело больного человека.