При этом он хватал со стола и бросал на пол все, что там было, — в том числ, большую голубую кустарную вазу, которую ему подарила жена и которую он прежде любил. Не пожалел он и свое маленькое карманное зеркало, в которое всегда смотрелся во время бритья и когда на ночь мазал губы гигиенической помадой, или лицо — борным вазелином.
Зеркало разбилось вдребезги.
Вообще же у Блока в начале болезни возникла потребность все бить и ломать. Он разломал несколько стульев, побил посуду — а однажды даже расколотил кочергой стоявшего на шкафу в его комнате Аполлона, отвечая на все вопросы: «А я хотел посмотреть, на сколько кусков распадется эта грязная рожа».
Очевидно, процесс разрушения и вандализма его неким странным образом успокаивал…
Голова закружилась от слабости. Однако прежде чем опять улечься на кушетку, Александр Блок открыл ящик книжного шкафа, в котором хранились архивы, и достал синюю папку. Сверху в ней, для придания содержимому невинного вида, была помещена его собственная, отпечатанная еще в старой орфографии брошюра «О любви, поэзии и государственной службе» и еще несколько рукописных драматических отрывков. И только потом шли документы, полученные от вдовы Степана Белецкого.
Вот, к примеру, письмо на немецком языке — без конверта и без указания адресата, — подписанное неким Парвусом. В письме шла речь о том, какие именно условия ставит германский Генеральный штаб перед русскими большевиками в обмен на перечисление последним денежных средств. И короткий ответ от руки, из которого следует, что некто В. Ильин принимает эти условия почти безоговорочно.
А вот фотографические копии полицейского дела о задержании в августе 1914-го на территории Польши по подозрению в шпионаже русского подданного Владимира Ульянова. Судя по документам, его арестовали по доносу местной жительницы, которая сообщала, будто на дачу съезжаются русские, иногда сразу несколько человек, и о чем-то совещаются. Ей также показалось, что господин Ульянов снимает планы местности, фотографирует дороги и т. п. Староста деревни дополнил донос показаниями о том, что на имя этого иностранца постоянно приходили из России почтовые переводы на «значительные суммы денег». При обыске, протокол которого также имелся, кроме тетрадок со статистическими данными по сравнению австро-венгерской и германской экономик, в доме русского подданного нашли также браунинг, на ношение которого не имелось разрешения. Завершал эти материалы достаточно странный рапорт начальника тюрьмы в польском городке Новый Тарг, из которого следовало, что после одиннадцати дней содержания под стражей обвиняемый в шпионаже господин Ульянов был отпущен «по распоряжению военных властей».