Сразу по моем прибытии мне было приказано собрать обоз и увезти его к Мелитополю. К утру следующего дня мне удалось тронуться; грязь была невылазная, лошади с трудом шли, а большевики подходили к Гальбштадту. Я выбрался на обходную дорогу и взял направление на немецкую колонию «Орлов». Вся дорога была забита удирающими колонистами; меня то и дело обгоняли пешие и конные военные чины колонистской самообороны, что явно указывало на неблагополучие на фронте. Я решил идти безостановочно и прошел в один день 60 верст. По дороге меня встретил брат Илиодор, посланный командиром разыскать меня, с приказанием во что бы то ни стало быть сегодня в Мелитополе, так как все части отступали на Мелитополь и вряд ли станут задерживаться. Брат мой с трудом меня нашел, т. к. я пошел не по прямой дороге.
В Мелитополь я вошел поздно вечером; в городе ни одного солдата, какие-то темные личности грабили лавки и частные дома. Было так неприятно, особенно при сознании, что обоз на моей ответственности. На вокзале я нашел Трепова, и с помощью Кривошеина нам удалось его уговорить дать вагоны для погрузки имущества. К утру все было готово, и я двинулся на Тамань. Незадолго до моего отъезда батарея подошла к Мелитополю, и я узрел следующее. В тот день, когда я выходил с обозом из Гальбштадта, колонисты, почувствовав, что его уже нельзя будет удержать, решили сдаться. Образовали комитет из самих колонистов, который должен был взять власть в свои руки и арестовать Перфильева. Последний ничего об этом не знал, т. к. решение комитета старались держать в тайне. Выходя утром из своего штаба, он встретил фон Хонмейера, который шел предупредить его. Перфильев не поверил, но в это время увидел группу, идущую по улице с красным флагом. Он подошел к ней, отнял флаг, разорвал его и в сопровождении Леховича и своего вестового, сев на лошадей, присоединился к батарее. Фон Хонмейер исчез. Батарея с регулярными добровольческими частями отступала по железной дороге Александровск-Мелитополь, а почти все колонистские роты разбежались, причем двое из командовавших ими германских унтер-офицеров застрелились (помню фамилию одного из них – Зонтаг).
Поезд повез меня с имуществом в Тагонаш; простояв там два дня, переехали в Джанкой, где мест для склада не оказалось. Пришлось ехать обратно в Тагонаш, где, узнав, что батарея находится в Ново-Алексеевке, я отправился туда на паровозе, чтобы получить точные указания от командира. Батареей командовал Перфильев за отъездом Трепова. Мне приказано было ожидать батарею в Тагонаше. Имущество было выгружено в накгауз по приказу Боровского, запрещавшего занимать вагоны. Ждал я батарею 5 дней. За это время пришли еще два обоза, «сформировавшихся» за время отступления, с фуражом и провиантом. Один под командованием Дондива, другой – Лауница. Когда наши войска подошли к Салькову, батарея погрузилась в поезд уже под артиллерийским обстрелом большевиков и отправилась в Таганаш, а оттуда на хутора Мартынова и Балашева в 25 верстах к западу от Таганаша. Она должна была совместно с гвардейским тогда еще дивизионом охранять броды через Сиваш, хозяйственная же часть осталась в Таганаше. Я был командирован в Феодосию за жалованием и для приискания помещения под склад. Вернувшись в Тагонаш через неделю, я узнал, что назначен во второй взвод нашей батареи, которым командовал Кривошеин. Взвод состоял из двух пушек без запряжек и ожидал прибытия лошадей, которых нам обещали. Стоял он вместе с пулеметной командой в упомянутых хуторах, действующий же взвод ушел для защиты бродов на Чувашский полуостров.