А приказам императора не противятся. Груши было сорок девять лет, тридцать пять из них он воевал. Он был представителем старой школы маршалов и генералов. Как может подчиненному прийти в голову мысль взять на себя инициативу, пусть даже самую небольшую? Император думает за них. Они ждут его приказов и не отваживаются даже спрашивать их. А когда они их получают, они их прекрасно выполняют. Вдохновение на войне запрещено».
Наполеон не признавал метода внутреннего управления «по горизонтали», что подрывало его главенствующую роль в принятии решений буквально по всем вопросам.
Алексис Сюше, французский историк
Рональд Делдерфилд, увлекаясь больше художественной формой и яркостью своего изложения, чем его содержанием, пытается говорить от имени всех историков, заявляя следующее:
«Он (Груши. — Авт.) канул в неизвестность где-то на марше в направлении Жемблу, выступив из дыма битвы и пропав в тумане полемики по вопросам военной истории. Ни один из историков никогда не мог с уверенностью сказать, что же делал Груши в течение этих сорока восьми часов, но в этот исторический миг на весь XIX век была решена судьба Европы».
При этом, правда, историк все же признает, что произошло это «после бесцельного промедления», винить в котором Наполеону «следовало только самого себя». Несколько страниц спустя Рональд Делдерфилд дает уже более трезвую оценку поведения Груши, но при этом по-прежнему не утруждает себя подробным анализом событий:
«В настоящее время появляются факты, позволяющие более чем извинить его (Груши. — Авт.) отсутствие на поле боя, и объяснить, почему он не смог напасть на след Блюхера. Однако история обошлась с Груши безжалостно. Ей известны „генералы-везунчики“. Таким был Веллингтон. Солдаты всегда с энтузиазмом следуют за полководцем с такой репутацией. А Эмманюэль Груши, напротив, был неудачником, и последствия этого до сих пор сказываются на его биографии».
Эдит Саундерс оценивает поведение Груши иначе:
«Груши решил не поворачивать на запад. Ему показалось, что безопаснее будет атаковать тех пруссаков, что находятся поближе, в Вавре, чем рисковать отправиться в опасный марш-бросок, который мог прийтись не по нраву императору. Опасности перехода, вероятно, представлялись ему менее значительными, чем опасность не подчиниться Наполеону, поскольку он считал, что в первую очередь должен подчиняться приказам, а приказ был — идти за пруссаками. Поэтому он продолжал двигаться к Вавру».
В 16 часов Груши получил письмо из Генерального штаба, подтверждавшее его движение к Вавру.