Выключатель был далеко внутри комнаты справа от него, и ему пришлось пройти в его поисках несколько шагов в темноте, хватаясь за стену. Дверь закрылась с тяжёлым стуком вскоре после того, как он прошёл внутрь.
Когда наконец зажёгся свет, Алек увидел, что это что-то вроде кладовой, только заваленной не запасами салфеток и бумажных стаканчиков, а брошенными игрушками, игровыми автоматами и механизмами. Вдоль дальней стены стояли давно не работавшие игровые автоматы, которые, насколько помнил Алек, были популярны лет десять назад. У боковой стены стояли сложенные столы, какие обычно ставят в кафетериях; прикреплённые к ним круглые сиденья делали их похожими на большие кости домино. Вдоль ближайшей к нему стены стояли ряды проволочных стеллажей со старыми или сломанными игрушками, которые, наверное, когда-то были призами. Сейчас же печальные, ничьи игрушки, заполнявшие полки, напоминали скорее не призы, а вещи, когда-то пропавшие под детскими кроватями.
Он опустился на одно из сидений столика из кафетерия, упавшего на пол.
Из носа до сих пор текло после истерики в коридоре, а подняв руку, чтобы вытереть лицо, он почувствовал, как щёку щекочет плюш, и осознал, что до сих пор держит в руках лиса.
Оторванная лапа висела лишь на нескольких ниточках. В остальном же игрушка была совершенно новой, как и обещали детям, желавшим схватить этот дурацкий купон.
– Тебя вообще не должно было даже быть здесь, – сказал Алек лису, но у него уже не было сил, чтобы слова прозвучали хоть сколько-нибудь зло. Гнев уже ушёл. Собственно, единственным, что он ощущал, был стыд – за то, что он потерпел настолько сокрушительный провал, попытавшись подставить сестру.
В его ушах по-прежнему звенели её слова: «Я хотела, чтобы ты перестал меня так ненавидеть».
Не может быть. Не может быть, чтобы сестра всё это время хотела именно этого – выиграть игрушку, которая не досталась ему, потому что хорошие дети получают призы, стоящие 10 000 билетиков, а с плохими детьми дружат только медведи.
Алек схватился за голову, надеясь избавиться от всех мыслей. Но воспоминания о сестре снова вернулись и носились внутри мозга, словно в устаревшей аркадной игре.
Картинки, которые она рисовала для него и просовывала под дверью в его комнату.
Глупые шутки, над которыми смеялась только она.
Последний кусочек тыквенного пирога, который она никогда не доедала на День благодарения, потому что знала, что он его очень любит.
Все эти моменты на прошлой неделе, когда он думал, что она пытается его перещеголять, поступить ещё хитрее, чем он сам. Когда он замечал, что она на него смотрит, но не мог понять, о чём она думает. Он считал, она что-то замышляет. Но что, если она просто смотрела? И ждала, пока он тоже посмотрит на неё?