Но Кабанов и не пытался доказать, что имеет хотя бы общее представление о задачах и методах текстологии. Он решал задачи рекламные и политические. Соответственно, подчеркнул: «Честь и слава „Октябрю“ за то, что он опубликовал „Жизнь и судьбу“ в доступном редакции виде. Журнал сделал великое дело, открыв дорогу роману. Но тиражировать его издательствам ни в журнальном варианте, ни в том, что скоро выходит в „Книжной палате“, нет смысла. Зная, что уже имеется полный, выверенный текст романа, это было бы в высшей степени непрофессионально».
Кабанов предложил конкурентам подождать. По его словам, в 1989 году начнется подготовка издания, выверенного уже по рукописи, эту книгу и надлежит тиражировать.
В целом Кабанов свои задачи решил. Обозначил, почему именно второе книжное издание романа следует признать репрезентативным, но при этом обошел вопрос об источниках первой советской журнальной публикации, а также лозаннского издания.
Лукавил главред не по своей воле. Цензуру еще не отменили.
Однако и в мемуарах без лукавства не обошлось. К примеру, когда речь шла о реакции дочери писателя на появление нового источника. Кабанов заявил: «Не хочется об этом говорить. Тем более что все это, в общем, обычно. Всегда с наследниками бывает не скучно. Была она одна, единственная Гроссман, кругом пустота, а все, что есть, — вокруг нее. И вот-те на! Рукопись, оказалось, была ей неизвестна, принес приемный сын… Катя занервничала и стала тут и там говорить, что редактор своеволит, а рукопись возникшая — сомнительна… Сомнения необходимо было разрешить».
Но сомнения в аутентичности нового источника обязательно должны были возникнуть. Хотя бы потому, что сам же Кабанов не смог толком объяснить, в силу какой причины Губер принес рукопись, когда полгода минуло после журнальной публикации. Дочь Гроссмана не приняла объяснение, предложенное главредом в интервью «Литературной газете».
Понятно и почему «занервничала». Раньше вопрос об источнике советской журнальной публикации было принято обходить. Именно с этой целью редакция «Октября» объявила публикатором дочь Гроссмана. А теперь, если спросят, она и должна ответить за все редакторские уловки, что выявятся при сличении опубликованного в журнале материала с некстати появившейся рукописью.
Вряд ли Кабанов не понимал тогда, в силу каких причин «занервничала» дочь Гроссмана. Но в мемуарах описывал события, по его мнению, более важные: «Собрали Комиссию по наследию Гроссмана. В Гнездниковском переулке дело было, в редакции „Вопросов литературы“. Председательствовал Лазарь Ильич Лазарев. Присутствовали Бочаров Анатолий Георгиевич, Бенедикт Сарнов, Анна Самойловна Берзер, редактор, я. И конечно, инициатор — Катя. Ирина тряслась от страха».