Согласно Кедриной, любой непредубежденный читатель пришел бы к такому же выводу. Она утверждала: «Предельная запутанность формы у А. Терца служит всего лишь пестрым камуфляжем для его „основополагающих идей“, и когда ее сорвешь и отбросишь в сторону, поначалу голая схема даже ошеломляет: только-то и всего?! Два-три самых затасканных тезиса антисоветской пропаганды, знакомых с незапамятных времен».
Итак, опять «антисоветская пропаганда», неумело замаскированная «литературной формой». Сказанное относилось и к Даниэлю: «Особенно наглядно нищета мысли раскрывается в насквозь клеветнической повести Н. Аржака „Говорит Москва“».
Повесть, согласно Кедриной, выражает мечты автора о массовых убийствах соотечественников. Вот почему «заслуживающими поголовного истребления оказываются все люди, представляющие социалистический строй и осуществляющие государственную политику, люди, которых „герой“ повести малюет в самых гнусных, издевательских тонах. „Как с ними быть?“ И тут кровавый туман застилает глаза героя-рассказчика. И он взывает: „Ты еще помнишь, как это делается? Запал. Сорвать предохранительное кольцо. Швырнуть. Падай на землю. Падай! Рвануло. А теперь — бросок вперед. На бегу — от живота веером. Очередь. Очередь. Очередь…“ И, упиваясь мысленным зрелищем разорванных животов и вывороченных кишок, кровавой кашей, где все перемешалось — „русские, немцы, грузины, румыны, евреи, венгры, бушлаты, плакаты, санбаты, лопаты“, — „положительный герой“ грезит о студебеккерах — одном, двух, восьми, сорока, которые пройдут по трупам».
Кедрина использовала тот же прием, что и Еремин, — монтаж цитат, вырванных из контекста. И выводы формулировала именно в юридических терминах. Расхождение было незначительным: только при осмыслении псевдонима Синявского.
Еремин настаивал, что «русский по рождению», взяв псевдоним «Абрам Терц», стремился опорочить национальную политику СССР, доказать, что писатель-еврей не имеет возможности там публиковаться. Кедрина же инкриминировала Синявскому именно антисемитизм.
Не только инкриминировала. Еще и пыталась обосновать инвективу текстуально. Согласно Кедриной, любой непредубежденный читатель может уловить «стойкий „аромат“ антисемитизма, которым веет уже от провокационной подмены имени Андрея Синявского псевдонимом — Абрам Терц. Повсеместно и не без умысла рассеяны в его „трудах“ замечаньица, типа: „наглый и навязчивый, как все евреи“… „но что он мог понимать в русском национальном характере, этот Соломон Моисеевич?!“, и т. п. Все это составляет „букет“ весьма определенного свойства. Неистребимый, провокационный запах этого „букета“ никак не снимается многослойной иронией, призванной помочь автору в любой момент установить свою „непричастность“ к им же написанному».